Литнегр, или Ghostwriter

Сквозь туман привиделись толпы и толпы пишущих и желающих напечататься. Сколько среди них миллионов по стране, сколько по всему миру? Ну ладно, пусть я чуток талантливее Саши, да и с орфографией у меня получше, но, по сути, велика ли между нами разница? Со своим стремлением получить кусочек того, что незаслуженно (ладно, пусть незаслуженно!) кушают большой ложкой лже-писатели, на которых я работала, я выглядела так же уродливо и смешно. Подобно Барсову, я создала себе инвалидную реальность, в которой это возможно, и совершенно игнорировала реальность, которая меня окружала. С точки зрения издательской политики, мы с Сашей лежим в одной помойной яме. За что же я собиралась пройтись по его атрофированным ногам и гипертрофированному самолюбию? Мне совершенно нечем перед ним гордиться.

Не то, чтобы я сдалась, но… Ладно, читатель, я сдалась. Мне больше не хочется бежать к мечте, идти к мечте, лежать в направлении мечты — бросьте эти стимулирующие глупости! Я больше не мечтаю увидеть свое имя на обложке своей — полностью своей, по собственному замыслу и так, как мне хочется, написанной — книги, выпущенной знаменитым издательством большим тиражом… Возможно, где-то в глубине души мне по-прежнему хочется признания, но убиваться ради этого — нет, перегорело. Чего-то мне наверняка не хватило, каких-то очень нужных качеств и действий, с помощью которых другие достигают желаемого, но — всё. Откровенно признаю, что пополнила ряды литературных неудачников. Что ж, не я первая, не я последняя. Это больно, но переживабельно. Никаких трагедий. Стыдно тратить на трагедии время, которого вечно не хватает, чтобы написать всё, что хочется. До самого донышка исписать то, что мне дано. Ведь ради этого, а не ради того, чтобы издаваться, я была пущена в мир.

Что же остаётся? В каком-то смысле я описала круг и вернулась к тому, с чего начинала, правда, без эзотерико-политического угара. Кружки единомышленников, чтения в библиотеках, на квартирах; непризнанные широкой публикой издательства, выпускающие авторов за их счёт в перспективе на раскупание такими же авторами. Дружественные сайты. Разве этого так уж мало? По крайней мере, я могу рассчитывать на своих читателей. Пусть количество их будет несопоставимо с тиражами Двудомского, напрасно я раньше пренебрегала этой скромной цифрой: она ценнее заёмной славы.

Так я и поступлю.

Но первым делом навсегда брошу ремесло литературного негра.

Эпилог первый

Станция метро Павелецкая для меня отличается двумя важными чертами. Прежде всего, своим обликом, который, при всей советскости, содержит нечто готически-мрачное. А кроме того, в её окрестностях постоянно происходят какие-то важные для меня события.

Вот я сижу за столиком кафе. Напротив меня — мой издатель. Позади уже презентация в одном из главных московских книжных магазинов. Мы обсуждаем дальнейшее сотрудничество. Перед нами на столе — ничего, кроме двух чашечек кофе. Во время встреч с издателем я не люблю есть, мне нужно, чтобы рот был свободен для разговора. Я получаю почти телесное удовольствие от разговоров с человеком, для которого я уже состоялась как писатель. Мне нравится это состояние. Я так долго к нему шла и наконец получила полное право на него.

И вот издатель нежно шепчет мне:

— Вы ведь были литературным негром, да?

Киваю.

— У нашего издательства есть клиенты, которые заинтересованы… Не хотите снова этим заняться?

Во мне всё каменеет. Всё становится каким-то очень крупным, гиперреалистичным: и красные пластмассовые стулья кафе, и сверкание бокалов на барной стойке, и пузыри пены на дне кофейной чашечки. Пытаюсь выпить кофе, который уже кончился, сползшая со дна пена липнет к губам, мозг перетасовывает осколки мыслей. «Ну вот, всем им только одно надо… Хотя понятно, сейчас же кризис… С другой стороны… Не медициной же зарабатывать… Ну и при моих отработанных навыках…» Кофейная пенка больше не горчит. Осколки сложились в мозаику. И я говорю:

— Я готова обсудить условия.

Сразу после этой встречи я проехала к Измайловскому парку, где мы с мужем договорились встретиться. Чтобы скрасить ожидание, остановилась возле киоска — из тех, что раньше были газетные, а теперь просто киоски всякой всячины, которую занятно рассматривать, когда нечем заняться. Книги в таких местах я обычно смотрю мимоходом, не ожидая встретить ничего особенного, но здесь — за строем пластмассовых спецназовцев и белокурых барбиподобных красоток с вытянутыми, как на китайской пытке, ногами — вдруг проглянул корешок «Режиссуры смерти»: запылённый, покоробленный, словно киоск постигло наводнение. Всё-таки не стал этот роман новыми «Мушкетёрами»: так, дешёвая пописулька, дорожное чтиво. Мне полагалось у стыдиться собственной бездарности. Вместо этого я отошла от киоска, испытывая странное облегчение, и до прибытия Олега успела ещё поинтересоваться браслетами из полудрагоценных камней и юбками-разлетайками в индийском магазине по соседству.

Эпилог второй