Наум ковырял ручкой учебник, от Пикулева воняло куревом — опять курил в туалете и полубычок схоронил в кармане рубашки.
Дженни — она однажды скинула ему свою фотку после долгих уговоров — в черных колготках и черном платье, с черничными волосами, густым фиолетовым и золотой россыпью блестящих капель нарисовано лицо. Дженни не улыбается. Она смотрит на Наума с экрана его телефона — вдумчиво и с вызовом, и Наум чувствует так много всего, когда смотрит на эту фотку, что забывает, где находится.
Наум смотрел на нее и не смотрел на классуху, и классуха орала поэтому:
— Что я сказала, Василевский?
А он не знал, что она сказала, и судорожно начал искать подсказки, и Пикулев ржал, а Селедка шептал: теория струн. Наум живо представил себе струны, скажем, гитары, он и сам пытался недавно совладать с ними — нашел бесплатные уроки на ютубе. Но с теорией не знаком.
Наум молчал.
— Завис, пидор? — шепнул ему Пикулев.
Наум смотрел на него с ненавистью, но сказать ничего не мог. Он хорошо помнил, как было раньше — каждый день его кто-то пинал и бил, пока в его жизни не появилась Дженни. Она сказала, что Наум крутой, ему просто нужно перестать бояться и найти свои сильные стороны.
— Сильные — это какие? — спросил он.
— Например, ты смешно шутишь, — ответила Дженни. — Я все время ржу в голосину, когда ты мне пишешь или шлешь видосы, поэтому тебе надо просто разрешить себе быть смешным по-настоящему.
— Ты говоришь, как мои школьные психологи, — написал Наум.
— А что говорят твои психологи?
— Они говорят, что я должен попробовать себя в роли комика, если хочу перестать мямлить и заикаться.
Дженни удивилась:
— А ты заикаешься? Никогда б не подумала.
И Наум даже не спросил ее, а как это вообще можно понять, если они никогда не разговаривали вживую, но Дженни сказала:
— Ты просто лучше, чем думаешь о себе. Ты мне нравишься.
И в принципе дальше Наум никакие ее слова никогда под сомнение не ставил, потому что нравиться такой девчонке — уже достаточно, чтобы поверить в себя.
Дженни была из другого теста — это он понял сразу. Она моментально взяла над ним удаленное шефство, они болтали часами, хохотали и пили пиво каждый за своим компом, а еще она спросила его, с кем он дружит в классе. И Наум сказал честно, что ни с кем, а она попросила его провести ревизию и найти себе друга. Наум долго ковырялся в одноклассниках, но никак не мог выбрать никого, кто хоть немного был бы похож на Дженни, но она сказала: а вот Селедка? С Селедкой Наум никогда не дружил, хотя они учились вместе с шестого класса, и удивился, что Дженни выбрала его «за самобытность». Селедку звали Костей, он слушал рэп и сам читал, за это его ненавидели так же, как и Наума, хотя Наум рэп не читал и вообще не отсвечивал. Селедке уже исполнилось восемнадцать, он оставался на второй год.
Ладно, сказал Наум, и позвал Селедку прокатиться вечером в Мурманск попить пива. Селедка удивился, но пришел, и они долго сидели в пабе и правда болтали, и Наум даже оценил возможность иметь
Когда они только начали переписываться — Наум стоял на гребаной линейке с гимном в черное полярное утро под набегающим снегом, — она сказала ему:
— Зови меня Дженни.
И хотя Наум и не думал до этого момента о том, чтобы как-то ее называть, ему понравилось имя, и фиолетовые стрелки на фотке, и тяжелые «ньюроки» с железным мыском, и то, что она сказала ему дальше. Он ответил «окей», а она продолжила:
— Тебе, наверное, кажется странным, что у меня такое имя?
Ему не казалось. Ему казалось странным, что она вообще заговорила с ним.
Директриса орала на весь двор: «Во время поднятия флага Российской Федерации стоим смир-р-р-р-рно!»
— Да нет, — написал он.
— Просто я не хочу быть, ну знаешь,
Наум не совсем понял, как это, и на уроке погуглил под партой.
Что ж, Наум удивился, с какой легкостью Дженни об этом говорит, и еще больше — что она не боится, но вопросов больше не задавал. Да и все равно ему было, если честно, главное — она с ним разговаривала.
Однажды он спросил Дженни, почему она ему написала, и она ответила — легко, как и всегда:
— Думаю, мы похожи.
Наум много думал про эту ее фразу, но ничего похожего не находил, как ни старался. Однако существование Дженни очень его волновало и меняло жизнь к лучшему, и, если для нее нужно было украсть — он украдет, а если надо к ней уехать — уедет, это он решил как-то сразу, сомнений не было.
Дженни просила говорить о ней they. «Что это значит?» — спросил Наум. «Это значит, что ты принимаешь, что я не мальчик и не девочка, я