Литораль (ручная сборка)

Анатолию начало казаться, что стены сжимаются, что прямо сейчас ему предстоит оправдываться, что все у них было в порядке…

— У нас все было в порядке. Нормально. Как у всех.

— У всех по-разному все-таки. Добро, вернемся к вашей жене. Почему она могла уйти?

Анатолий молчал и смотрел в стену, на ней кривыми разводами лежала краска вторым или третьим слоем. У следака были желтые пальцы с под корень обрезанными ногтями.

— Я не знаю, — наконец, выдавил Анатолий. — Я правда не знаю.

Чего у нас были за отношения… Нормальные, говорю, как есть. Мы познакомились двадцать лет назад, с моей стороны это была любовь, с ее тоже вроде бы. Потом сын, мы сюда переехали из Мурманска. Потому что у меня работа здесь, а ей ведь все равно где, школа и в Африке школа. В последние годы, конечно, не так все было безоблачно, но ведь и пятнадцать лет уже, иногда раздражение. Я не бил ее, ваши уже спрашивали, никогда не бил, и мысли такой не было. Да, бывало, кричали, скандалы были, скрывать не стану, но чтоб до рукоприкладства — нет, такого вот не было. Мы прожили столько времени вместе, я не верю, что она не сказала бы мне, если бы просто решила уйти, я думаю, что-то случилось.

Анатолий помолчал. Было слышно, как трещит в коридоре холодная лампа накаливания.

— Она была счастлива с вами?

Все время спрашиваю себя, что я сделал не так.

6

Пятьдесят оттенков серого. Нет, сто восемьдесят. Скоро закончится полярная ночь, и на несколько часов в сутки покажется низкое графитовое небо. Потянется вниз мокрый увесистый снег, и снегоуборочные ночные машины будут шаркать по бугристому асфальту, имитируя шторм в океане. Ш-ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш.

Анна ждет звонка с урока, урывками смотрит в окно, по нему ползут жирные, словно нефтяные, капли. За окном какое-то Макондо, Анна помнит эту цитату из «Ста лет одиночества», она думает, что и ее сто лет одиночества будут длиться вечно. Или наоборот — ни минуты покоя, ни минуты свободы, вечером приедет свекровь, даже вздрогнула, вспомнив.

Антонина Борисовна — неплохая, если подумать, простая женщина, но иногда, знаете, простота хуже воровства. Женщина прямолинейная и не замечающая ничьих границ, она не просто рассказывала Анне, как это часто случается, что та все делает неправильно, но еще и молча делала по-своему. Если Анна просила не давать Науму конфет, когда тот был маленьким, то Наум, конечно, весь был в конфетах и усыпан диатезом, если она просила не сбрасывать в стиральную машину все вещи одновременно, свекровь все равно стирала черное с белым, то есть, что бы Анна ни просила, все происходило ровно наоборот. Антонина Борисовна могла войти в комнату без стука, и входила, и любое ее вмешательство всегда имело благовидный предлог — она хотела как лучше. А уж какое это «лучше», свекровь, само собой, знает побольше твоего, жизнь прожить — не поле перейти.

На перемене после второго урока Анна пишет в ватсап список для Толи, что купить на вечер в супермаркете: фарш, овощи, колбасу и горошек на оливье, из фруктов что-нибудь, красную рыбу и сыр. Селедку — только филе, без добавок. Сок еще, может быть, и вино. Две бутылки. Потом Анна стирает «две» и пишет «четыре».

— Куда столько? — спрашивает Толя, перезванивая.

— Так и народу, — отвечает Анна.

— Мама не пьет, — удивляется Толя, и это почему-то очень, очень Анну раздражает, даже бесит.

— Ну, мир не крутится вокруг твоей мамы, — цедит сквозь зубы Анна, а Толя невидимо пожимает плечами.

— Возьми что-нибудь приличное только, — просит Анна, собравшись. — Чтоб не совсем уж рублей за триста.

И вешает трубку.

Утром Толя хотел обнять ее, когда уходила, но Анна почему-то отшатнулась, даже сама не ожидала, чуть все пальто не порушила с вешалки.

— Ты чего? — растерянно спросил Толя. — Ты в порядке?

Анна идет по школьному коридору и думает: непонятно вообще, что это и как с этим теперь жить — и с чем «этим» она тоже не совсем понимает, просто нужно какое-то время не трогать Толю руками. И заодно не видеть его мать, а она тут как тут — приезжает вечером.

— Все нормально, — ответила Анна утром, надевая шапку. — Извини.

И протянула ему руку в перчатке, как в дешевом романтическом кино, и он ее легонько сжал, и она зафиксировала против своей воли, что это единственно доступная ей сейчас степень близости с мужем — на расстоянии вытянутой руки.