Дженни говорила, что Наум прикольный, говорила, что у него миловидное лицо. Наум не знал значения слова «миловидный», к тому же ничего такого у него в лице нет. Он очень худой, и лицо у него вытянутое и длинное, и нос тоже длинный, наверное, от худобы. А зубы кривые. Но этого Дженни не видела — он прислал ей селфи с закрытым ртом. И волосы у него вьются, поэтому никак не лежат — просто стремятся в разные стороны. И ладно бы только это. Все это ничто по сравнению с тем, что он заикается, и вроде бы уже привык, почти не обращал внимание, но тут появились Дженни, и это вдруг стало важным. Стало важно сказать предложение целиком, не спотыкаясь о слова, твердо и сразу, как нормальный мужик.
Он уже был у психолога и у логопеда, и оба они сначала футболили его друг к другу, а потом сказали, что ему надо выступать перед публикой. «Тебе нравится выступать перед публикой?»
Наум сказал, что ему не нравится, причем совсем. Но вот, может, стендап, как сказала Дженни. И тогда оба эти специалиста (ну так себе, честно говоря, он сомневался в их компетентности) сказали, что ему нужно попробовать себя в роли комика.
И Наум сначала подумал: вы с ума, что ли, сошли?!
А потом ему показалось, что это не такая уж безумная мысль. И Дженни подтвердила, что мысль хорошая.
И Дженни, кстати, знает одного стендапера, видела однажды в клубе (правда, в Питере), и он заикается, и это не минус, а фишка такая.
— Тебе нужна своя фишка, Наумчик, — написала Дженни.
И Наум завис сначала и попросил помощи друга, хотел с него списать, но Селедка сказал, что его фишка — рэпчик и стайл.
Наумчик стал думать, в чем его фишка, тем более что заикающийся стендапер уже есть, и решил, что его фишка будет в том, что он расскажет не про первый секс или плохую училку (и даже не про секс с училкой), а про свою мать.
— А что не так с твоей матерью? — спросили Дженни.
— Она алкоголичка.
Дженни — Женя. Это Наум знал: Дженни дала ему свой настоящий питерский адрес, чтобы он прислал ей открытку с видами Мурманска, и он с удовольствием и учащенным пульсом сбегал на почту и там самым лучшим своим почерком вывел «Жене Величко», и потом адрес, который сразу же запомнил наизусть.
Дженни мало что рассказывала ему о своей жизни, но он знал, что у нее большие глаза и жирные фиолетовые стрелки, еще она говорила, что просила училок называть ее именно «Дженни», а они как специально чеканили «Женя», прямо акцентировали на этом всеобщее внимание. «Если вы не можете звать меня
«Погоди, но ведь Женя тоже бесполое имя», — вбросил однажды Наум, но Дженни удивилась: «А причем тут это? Просто меня зовут Дженни».
Быть Дженни в средней школе Петербурга — очень сложно. Быть Наумом в Снежногорске тоже не очень легко. Наверное, хуже быть только Селедкой, но Наум не думал об этом.
5
Следователь позвонил после обеда в четверг и предложил приехать в отделение. Анатолий тут же сорвался с работы и подскочил в знакомое уже серое здание с решетками на окнах. В темной каморке с настольной лампой времен НКВД было накурено и тихо, в засаленной кружке, желтой по краям, дымился чай, мужчина в штатском неопределенного возраста молча указал Анатолию на стул напротив. Стул был поеден временем и чужими задницами — вся его обивка торчала рваными клочьями, а посередине зияла яма.
Поймав его взгляд, мужчина сказал:
— Пропердели.
И тихо засмеялся, довольный своей шуткой.
Анатолий кивнул, не смог заставить себя улыбнуться, но все же протянул руку перед тем, как сесть:
— Анатолий.
— Старший следователь такой-то, — пробубнил себе под нос следак, не отрывая глаз от бумаг на столе, среди которых Анатолий заметил свое заявление. — Значит, пропала жена ваша?
Анатолий кивнул.
— Когда видели крайний раз?
Анатолий подумал, что это очень гуманно — не говорить «последний», но все-таки звучало странно.
— В последний раз я видел ее в субботу, — сказал Анатолий. — Точнее в ночь с пятницы на субботу. Мы поругались, и она ушла.
— Так-так. Поругались, значит.
— Я ее не убивал, — на всякий случай сказал Анатолий — так, чтобы не тратить время на глупые версии.
— Да ну что вы, — весело откликнулся следак. — Мы не в штате Миссури. Я вас пока не подозреваю. Хотя вы правы, мужья часто бывают убийцами, я бы сказал, чаще, чем все остальные. У вас есть алиби?
— Да. Я был дома с сыном.
— Ну вот и закрыли с вами. Расскажите, почему она ушла.
— Это сложно объяснить коротко, но сначала у нас пропал сын…
— У вас что, все по очереди пропадают, как в той истории?
— В какой истории?
— Ну, в детской страшилке. Спит семья ночью. Вдруг слышат — на кухне что-то капает. Папа пошел на кухню и не вернулся. Мама пошла на кухню и не вернулась. Старший брат пошел и тоже не вернулся…
— Сын вернулся. Мы его нашли. Это не имеет отношения…
— Ну как вам сказать. Все имеет отношение. Просто так ведь люди не исчезают.