Лица

Увы, в реплике ученика была доля правды. Леонид Федорович Дрожкин, которого ученики для скорости называли Ля Федорычем, работал до школы конюхом на колхозной конеферме. Собственно, в этом не было ничего зазорного, но, если учесть, что Леонид Федорович почему-то предпочитал ходить по школе в рубахе навыпуск, что его любимой поговоркой была фраза: «Шкапы таскать» («Это тебе не шкапы таскать!» или: «Что хо-тишь, то и делай, хоть шкапы таскай!»), а в рисовании, черчении и труде он ровным счетом ничего не смыслил, хотя и преподавал, — станет понятно, почему Кирсанов позволил себе однажды в присутствии Леонида Федоровича такую реплику: «Подумаешь, в люди выбился!»

Но главная беда заключалась в том, что Ля Федорыч был в школе не одинок. Кирсанов — тем более. А всего этого, как и многого другого, Юрий Павлович не знал, давая согласие работать директором. Впрочем, если бы какой-нибудь «доброжелатель» поспешил уведомить его заранее, да еще с преувеличением, это согласие только бы ускорилось. Такой был странный человек Юрий Павлович. Я с большим удовольствием, не скрывая симпатии, представляю его читателям.

Пять братьев Кардашовых — коренные томичи. Все здорово похожи друг на друга, у всех черные как смоль волосы, матовая кожа, прямые носы и густые брови, сходящиеся у переносицы. Если бы отпустили братья бороды, они мгновенно превратились бы в кубинцев, а темперамента у них хватало на десятерых южан. Кроме Виктора, серьезно заболевшего, все они получили высшее образование. Их воспитала мать, добрая и неграмотная женщина. Отца братья потеряли во время войны, в сорок третьем году, а спустя десять лет в присутствии всех пятерых сыновей скончалась и мать. Каждый брат стал для других братьев и воспитателем, и нянькой. Готовить, мыть полы, стирать, штопать — со всем этим искусством Юрий Павлович познакомился давно, а первые деньги заработал тринадцать лет назад. Вот и считайте: сегодня ему двадцать восемь.

Последние десять лет он работал старшим пионервожатым. Он неизменно ходил в красном галстуке, даже по городу и даже без сопровождения ребят, за что некоторые считали его чудаком. Окончив учительский институт, он тут же поступил в университет на отделение русского языка и литературы, и ко времени нашего знакомства ему остались только «госы». В школе он пропадал с утра до позднего вечера и так погрузился в пионерские дела и заботы, что совершенно забыл о себе. Братья давно уже поженились, а он один как перст. Даже сейчас, будучи директором школы, отдал свою комнату двум преподавателям, мужу и жене, которых пригласил на работу, а сам спит в кабинете на раскладушке. Потрясающая работоспособность, фантастическая любовь к детям, самые невероятные проекты и полное забвение личных интересов, — одним словом, чудак.

Да, я забыл рассказать, как его назначили директором. В один прекрасный день — в середине августа — Юрия Павловича, только что вернувшегося с пионерами с Байкала, пригласили на беседу в горком партии. Он шел «голубым и даже розовым», не догадываясь о причинах приглашения, и, как сам говорит, «не успел я сообразить, что к чему, как они получили мое согласие». Он понимал, что его решение связано с риском. Но есть такие люди на свете, которые бросаются в воду кого-то спасать, не умея плавать сами.

В тот же день Юрий Павлович «тайно» поехал на Басандайку. Он вышел из автобуса и медленным шагом обошел вокруг симпатичного здания. Внутрь не заходил, в школе было тихо, она, вероятно, была заперта. Он обратил внимание на то, что клумбы затоптаны («Здесь лучше всего посадить портулак, — подумал он, — а там георгины и розы»), краска уже осыпалась (а в школе, как потом оказалось, не было краски), стекла выбиты (и ни одного запасного стекла), котельная не работала (и не было мастеров, чтобы ее ремонтировать), во дворе навалом лежала разбитая мебель (и ни одной парты в запасе).

И пришлось Юрию Павловичу в эти оставшиеся две недели до начала учебного года быть не Макаренко, а прорабом. Забегая вперед, скажу, что, хоть и трудно ему было, к 1 сентября школа сверкала чистыми плафонами, каблуки скользили по свежевымытым полам, а новенькие парты блестели неиспорченным лаком.

В самый напряженный день, когда ремонт достиг своего апогея, когда рабочих рук катастрофически не хватало, когда Юрий Павлович, грязный, обсыпанный мелом, в каких-то нелепых резиновых сапогах, буквально разрывался на части, а многие ученики и некоторые преподаватели уже готовы были отправиться по домам — хоть падай перед ними на колени, — в этот самый момент рядом со школой остановился рейсовый автобус. Это получилось так неожиданно, что Юрий Павлович растерялся: из автобуса вышли ученики его прежней школы! Крики, галдеж, хохот. Потом кто-то объявил общий сбор, и через минуту они стояли двумя шеренгами друг против друга: его бывшие и его будущие ученики. А в стороне, как иностранные корреспонденты, столпились жители деревни, прибежавшие посмотреть на невиданное зрелище. Если бы не так много посторонних, Юрий Павлович вряд ли сохранил бы на своем лице мужественное выражение.