Лица российской национальности. Сборник рассказов и эссе

Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете.

К чему глубокие познанья, жажда славы,

Талант и пылкая любовь свободы,

Когда мы их употребить не можем…

Поэт развивает мысль о бренности жизни, сравнивая существование «детей севера» (видимо, петербуржцев) с недолгой жизнью «здешних растений». Жизнь их проходит однообразно, душа тоскует, на Родине душно… Юность поэта томится «средь бурь пустых», не зная ни любви, ни дружбы, и «быстро злобы яд ее мрачит». Одним словом, на первый взгляд, выглядит все это как страдания юного Вертера в русском изводе. Но более чем вероятно, что все эти мысли близки нашему поэту, выстраданы им самим. А очень интересное и необычное сравнение: «Как солнце зимнее на сером небосклоне, так пасмурна жизнь наша…» , на наш скромный взгляд, свидетельствует о том, что Лермонтов довольно скоро преодолеет груз заимствований и вырвется к своему неповторимому стилю. Завершается стихотворение также традиционно для юного романтика: « И нам горька остылой жизни чаша …». Как ни странно, но сентенции эти, так или иначе, на разный лад, повторятся спустя десять лет уже в зрелых текстах Лермонтова: «Дума», «Мцыри», «И скучно, и грустно», размышления Печорина в «Княжне Мери». В 1830-м пансион преобразовывается в гимназию, и Лермонтов оставляет его, чтобы поступить в университет.

Именно к этому времени раннего творчества относятся его стихи о любовных переживаниях, о женской неверности и неразделенной любви. В 1830–32 гг. Лермонтов переживает очень сильное увлечение двумя очаровательными девушками своего круга – Екатериной Сушковой , старшей его двумя годами, и Натальей Ивановой, дочерью известного в те годы драматурга Ф. Ф. Иванова. История взаимоотношений Мишеля с этими «умницами и красавицами» становится материалом для целых циклов стихотворений, где за весьма неконкретными жизненными обстоятельствами скрывается мотив либо любви трагической и неразделенной, либо « страстной, но гордой » любви.

В 1831 г. в стихотворении «К Н. И<вановой>…» Лермонтов, оговорившись в самом начале, что он «не достоин, может быть, твоей любви: не мне судить» , обрушивает по ходу повествования на свою возлюбленную джентльменский набор юношеских претензий. Такие универсальные претензии мог высказать любой отставленный возлюбленный лет 16: «ты обманом наградила мои надежды и мечты», «ты несправедливо поступила…», «часто новым впечатленьям душа вверяется твоя »… В этом тексте еще очень много от романтических переживаний, от прилежного чтения Байрона и Шиллера. Однако ближе к финалу стихотворения поэт пророчески замечает:

Но… женщина забыть не может

Того, кто так любил, как я;

И в час блаженнейший тебя

Воспоминание встревожит.

Тебя раскаянье кольнет…

Эта идея позднего сожаления возлюбленной о своей суровости, будучи отнюдь не новой в европейской любовной лирике, неоднократно будет повторена и в поздних текстах. В другом стихотворении этого периода «Стансы» ( «Я не крушуся о былом…» ) Лермонтов сближает понятия «былое» и «настоящее» в плане бесконечной скуки и неразделенности чувства, замечая:

Ответа на любовь мою

Напрасно жаждал я душою.

О, если о любви пою —

Она была моей мечтою.

В стихотворении «1831-го июня 11 дня» юный поэт, обращаясь к незримому адресату, аналитически замечает:

Я не могу любовь определить,

Но это страсть сильнейшая! – любить

Необходимость мне; и я любил

Всем напряжением душевных сил .