Лица в воде

«Это который коммивояжер?» – живо спросил доктор Стюард, потому что история Хилари не была из тех, которые запоминались с трудом; и хотя доктор Стюард пытался проявлять интерес к своим пациентам – насколько позволяла ему главная медсестра Гласс и насколько у него было время, информация личного характера обычно от него ускользала, если только не была такой, которая, казалось, обладала особой силой прилипать ко всему подряд, подобно тем пластмассовым крючкам, которые крепятся к стене без гвоздей или шурупов.

Доктор Стюард, как и доктор Хауэлл до него, пришел в профессию молодым энтузиастом. Особенным успехом он пользовался у юных замужних женщин, так как сам был еще молод, был женат и был отцом, кроме того, считал необходимым придать некоторую камерность своим немногочисленным разговорам с больными (когда случалось, что он все-таки приходил в отделение), рассказывая с нескрываемой гордостью о своей жене и семье (сынишке). «Вот моя супруга тоже так думает, – мог он вдруг отметить. – Да-да, жена тоже от этого страдает».

Ситуации, в которых он упоминал свою жену, варьировались от разговоров о менструальных болях до рассмотрения проблематики пробуждений по утрам и жалоб на то, что в окнах появляются странные лица, и хотя нельзя с уверенностью сказать, одобряла ли супруга доктора Стюарда его методы, подход давали свои плоды. Когда доктор шел по отделению в один из своих редких визитов, можно было слышать, как пациентки, даже те, кого не относили к «разумным», с гордостью сообщали, что жена доктора Стюарда ощущала себя точно так же, как они: «Он сказал, что его жена точно так же страдает; она чувствует то же, что и я». А бывало и так (представьте степень восхищения и благодарности): «Он сказал, что думает точно так же, как я».

Черта, которая выделяла доктора Стюарда на фоне остальных врачей, было его стремление понять пациента. Были такие, кто просто «делал дело», и такие, кто обрывал на полуслове, и такие, кто говорил с пациентами громким голосом, как будто у тех были проблемы со слухом, и такие, кто задавал странные вопросы, и только доктор Стюард осмелился признать, что он чувствовал «то же самое», что и мы. В благодарность за это нам страстно хотелось его защитить, особенно от его жены, которая, казалось, испытывала самые разные боли и не особо дружила с головой.

«Сердцем чую, он у нее под каблуком, – говорили пациентки. – Она шагу не дает ему ступить без разрешения».

А еще он был бледен. Возможно, страдал от какой-то таинственной болезни. Это разве не он был в немецком концлагере?

Хилари относилась к доктору Стюарду с особым уважением. Она приняла тот факт, что он подписал приказ о ее изоляции, поскольку знала, что у него нет защиты от главной медсестры Гласс и старшей медсестры Бридж, а еще он не мог пойти против установившейся традиции, согласно которой сбежавшего пациента запирают в одиночной палате со спальным местом на полу. Кроме того, Хилари действительно совершила преступление, когда целых две ночи провела в компании мужчины в горах!

Главная медсестра Гласс не жалела красноречия. Ей самой некуда было идти, кроме как в маленькую квартирку, которую ей выделили рядом с первым отделением, неподалеку от главных офисов, а в выходные дни она уезжала на автобусе в город или каталась на машине. Глядя на нее в обычной одежде, понимала, что униформа и сестринская косынка были для нее защитой; в коричневом костюме, специально скроенном по ее крупной фигуре, и коричневых туфлях повышенной комфортности она казалась лишенной свой власти настолько, что вид у нее становился беспомощный и жалкий.

Она была одной из тех главных медсестер, которые считались «эффективными сотрудниками». Она жила своей работой. Она была непреклонна, стремилась преподать урок нерадивому человеку, заставить его «держать себя в руках».

После нескольких недель в заточении, когда выяснилось, что угрозы беременности нет, Хилари появилась вновь, заявив, что теперь она стала другой женщиной.

«У меня было время все обдумать, – сказала она. – На самом деле, я же люблю Гарри. Он чем-то похож на моего первого мальчика, когда мне было еще восемнадцать; я должна была выйти за него замуж; нежный такой, играл в крикет по субботам в белом фланелевом костюме; и невинный; представляете, он краснел от смущения. Когда вообще вы видели, чтобы мужчина краснел в надлежащей ситуации? Следовало пойти за него замуж».

На мгновение казалось, что, охваченная внезапными воспоминаниями, Хилари готова позабыть Гарри ради своего первого возлюбленного. А потом, очнувшись, добавляла: «Гарри – это тот же типаж. Он же обещал развестись с женой и жениться на мне».

Увы, когда Хилари была заперта в одиночной палате, Гарри познакомился с Кэрол и ее «ручательным» кольцом с «брульянтом» и вовсю забрасывал сомнительные записки через шестидюймовое отверстие в нижней части окна нашего общего зала. Он работал на ферме и каждое утро проходил мимо, иногда принося для Кэрол сигареты и любовные записки.