Лицедеи Гора

И то верно. Мой одиннадцатый ход. Изучив расстановку сил на доске и размещение его Домашнего Камня, я решил, что нападать сейчас будет преждевременно. Пожалуй, стоило развивать ситуацию и подготавливать комбинацию для атаки. На мой взгляд, следовало попытаться занять центр доски, сохраняя, таким образом, мобильность своих фигур, и держа под контролем все, обычно самые важные, направления линий атаки. Некоторые говорят, что тот, кто контролирует дороги, тот правит городами. Это, конечно, верно, в мире, где большинство товаров переносится на спине людей и животных, но далеко не так очевидно в мире, где есть тарны.

— Ее место к клетке со слинами, — услышал я, недовольный мужской голос неподалеку от нас, и Самос вновь отвлекся от игры, поглядев на танцующую рабыню.

Я, также, не выдержал и взглянул с ту сторону. Да, с первого взгляда видно, что она ничему не обучалась. Танец рабыни ей был совершенно не знаком. Ее движения были характерны для девственницы, рабыни белого шелка. Ее еще никто не научил, что значит быть беспомощной рабыней. Ни один мужчина еще не преподал ей, что это значит, оказавшись в руках господина, испытать изящные преобразования униженной и используемой рабыни, сопровождаемые мучительными судорогами рабского оргазма, вызванными у нее его желанием. Она еще не познала опыта покоренной невольницы. Того опыта, который стоит только получить, и она никогда не забудет его. Опыта, который она будет испытывать страстную потребность повторить, и ради его повторения будет готова на все. Того опыта, который, желает она этого или нет, полностью отдает ее в зависимость от милосердия мужчин.

— Она неуклюжа, — раздраженно поморщился Самос, но я не мог не заметить, что в действительности у него не было намерения убивать ее.

Мужчина, перед которым она попыталась танцевать, засмеялся над нею.

— Спорим, что ее горло будет перерезано не позднее ана, — со смехом поддержал его второй.

Рабыня попыталась танцевать перед еще одним из гостей, но тот отвернулся от нее, стоило только ей приблизиться к нему, ради кубка паги, наполняемого соблазнительной, полуголой рабыней в ошейнике дома.

— Неуклюжая, и неповоротливая, — покачав головой, проворчал Самос. — А я-то думал, что у нее могли бы быть задатки рабыни для удовольствий.

— Ничего, зато она старается, — заметил я.

— Она понятия не имеет, как это надо делать, — бросил Самос.

— Ее тело прекрасно сформировано, — обратил я его внимание. — Это предлагает обилие женских гормонов, а это, в свою очередь, обещает большие потенциальные возможности, способность к любви, чувственности и предрасположенность к рабским удовольствиям.

— Она не годится, — презрительно отмахнулся Самос. — Толку с нее не будет.

— Зато обрати внимание, как отчаянно она пытается понравиться, — указал я.

— Но и не преуспевает в этом, — ответил он.

— У нее есть прекрасное тело, — продолжил я защищать женщину. — Возможно, за гроши кто-нибудь и купит ее в качестве кувшинной девки.

— Она бесполезна. В моем доме она годится только на корм слину, — отрезал Самос, и вернулся к ситуации на доске.

Краем глаза я заметил, как некоторые из рабынь, услышавших слова Самоса, испуганно посмотрели друг на дружку. Я не думаю, что они питали столь нежные чувства к своей новой сестре по неволе, прежней Леди Ровэне из Лидиуса, которая еще совсем недавно, в силу ее бывшего статуса, считала себя неизмеримо выше их. Но я также не думаю, что они хотели бы видеть как ее живую и кричащую от ужаса и боли, рвут слины. В конце концов, теперь, она была всего лишь рабыней, мало чем отличавшейся от них.

— Танцуй, Ты глупая рабыня, — прошипела одна из невольниц. — Ты что, не понимаешь, что Ты теперь рабыня? Ты что, не никак не можешь поверить, что Ты теперь собственность?

По лицу танцующей невольницы пробежала тень внезапного озарения. Мелькнул ее дикий взгляд испуганный взгляд. Совершенно определенно, до этого момента она не думала о происходящем с ней с этой стороны. Конечно же, она принадлежала. Теперь она была собственностью. Ее в любой момент могли купить и продать, как тарска, для удоволетворения тех или иных потребностей хозяев.

Конечно, она принадлежала Самосу. Это было в рамках обстоятельств, по праву пленения ее им как свободной женщины, и ее добровольного произнесения формулы порабощения. Учитывая все это, она автоматически стала его собственностью. В данном случае требования закона ясны и категоричны. Вопрос оказывается несколько более спорным, когда женщина находится вне рамок ситуации с правами пленения. Здесь уже законы отличаются в зависимости от того в каком городе это произошло.