Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая

Сколько воды утекло с тех пор. Сколько боли мне приготовило мне то самое  бездонное голубое небо. Сейчас я почему – то вижу своего сына, бегущим по тому же ромашковому полю, только небо над его головой не такое синее и понимающее. Оно словно скинуло надоевшую маску безмятежности,  решив, что достаточно претворялось, обнажая себя до неприличия, показывая свою мощь в жизни простых мелких людишек.  Именно  его вид глумливо давал понять, что  жизнь и судьба моего сына будут  крайне тяжелыми.  И я до рези в глазах всматриваюсь черные клубы его облаков, пытаясь  высмотреть все повороты и превратности судьбы, чтобы отвести от него беду.

Вид маленького мальчика, бегущего высоко поднимая ножки, сквозь белые маленькие цветочки бескрайнего поля, заставляет мое материнское нутро зашевелиться, и ощетиниться. Оно утробно рычит,  всматриваясь за белый цветочный горизонт, выискивая угрозу для малыша. Оно готово рвать зубами и когтями любого кто причинит ему боль.

Вскрикиваю, и слезы привычно орошают бледные щеки. Если бы сейчас Влад предстал передо мной, я убила бы его голыми руками. Жалкий подлец. Злость и отчаяние вдохнули  в  меня силы ледяным дыханием.

Поднимаюсь,  и устало плетусь в ванную, всматриваюсь в свое отражение. Волосы немытые и не чесанные  сбились в огромную соломенную паклю, под глазами черные круги от бессонных ночей. Стягиваю с себя одежду и встаю под горячие обжигающие  струи, смывая с себя собственную жалость, и  апатию.

Вымывшись и расчесав до золотого блеска волосы, я уставилась в одно единственное малюсенькое окошко в ванной комнате. Оно позволяло увидеть лишь темное серое небо затянутое темно лиловыми тучами и отвесную крышу.  И хоть весна уже обозначила свои права, но вероятно, что пойдет снег. С крыши висела огромная затейливая сосулька,  всем своим видом  обозначая право своего пребывания на отведенном месте.

Усмехнувшись, разглядываю ее неровные, узорчатые края, которые еще днем под весенним солнцем  омывали ласковые потоки воды. И я как эта единственная и одинокая сосулька,  которая то тает, то леденеет, под напором  судьбоносных ударов. Но ничего. Я найду выход, даже если мне придется протиснуться в это крохотное окошко,  но, черт возьми, я покину это место.

В замке повернулся ключ, и поспешила в комнату, радостно встречая молчаливую горничную.

– Влад не появлялся? Мне нужно с ним поговорить. Прошу тебя.– Добавляю, видя ее колебание.

– Вижу вам уже лучше.– Впервые заговорила она, – но я не могу  ничем помочь. Хозяин отдал лишь оно распоряжение, – не спускать с вас глаз. Он вылетел отсюда как ошпаренный, и больше не появлялся.

Ее слова едва не заставили меня жалобно застонать. Они швырнули меня обратно в то состояние, из которого я  с трудом выбралась.

– Пожалуйста, помоги мне. Мой сын. Он совсем один, ему только три месяца от роду, он очень нуждается во мне. Дай позвонить! Тебе требуется лишь дать мне телефон!

– Простите, но я не могу. Хозяин дал четкие указания на этот счет.

– Черт возьми, ты же женщина! И у тебя наверняка будут дети! Поставь себя на мое место! Мне нужно знать, где мой малыш, – заголосила я, падая на ковер, хватая ее за подол. Сердце снова пронзила тягучая боль, заставляя задохнуться.

Она в ужасе отскочила в сторону, зацепив поставленный на журнальный столик поднос. Он с грохотом упал на пол, расплескав бульон на светлый ворсистый  ковер.

Сквозь  бурю одолевающих чувств не замечаю мужчину в дверном проеме, прислонившегося  плечом  к стене, и лишь когда он отрывисто засмеялся, вскочила в ужасе, замерев на месте.

– О, Ди, ты как всегда, в очередной лаже. Приятно, что ты все же не изменяешь своим привычкам попадать в разное дерьмо.

Илья вольготно прошествовал в комнату, переступив через перевернутую посуду и пятно от бульона, уселся в кресло. Весь его вид кричал о достатке. Темно бордовая рубашка – поло оттеняла его тонкую красоту. Темные брюки ладно сидели на крепких бедрах, на руках блестели дорогие золотые часы.

– Материнство пошло тебе на пользу, Ди. Прекрасно выглядишь.

– Я могла бы сказать, что рада встречи, только прости, не буду врать.

– За что я всегда тебя любил, так это за твою неспособность лгать, милая.

Жестом приказал горничной удалиться, что та сделала с огромным удовольствием.

– Ты здесь. Зачем пожаловал? Влад послал посмотреть,  не сдохла ли я тут от отчаяния?

– Фу, как грубо, Ди. Тебе не идет выражаться.– Он скривил чувственные губы, продолжая блуждать по мне взглядом.

За неимением одежды, я вынуждена была носить футболки и рубашки Влада, доходившие до середины бедра. Белья у меня не было, и сейчас Илья уставился на затвердевшие от холода после ванной соски.

Я равнодушно встретила его взгляд, поражаясь собственной реакции. Мысленно поблагодарила  Абу за тот стержень, который образовался внутри благодаря ему.

– Насмотрелся?–  Спрашиваю, сжимая кулаки. Его вольность не осталось без внимания.