Лицей 2019. Третий выпуск

— Ну, Петруха своей истории не рассказывал, так что… Ладно, Антон, молодцом, хорош рассказчик. Теперь, Петрух, твоя очередь.

Антон отёр пот со лба и протянул руки к огню. Вафля от дыма чихала, но всё равно я курил как проклятый (Вовчик пачку вручил). А Петруха улёгся на землю — как это делают на сеансе у психотерапевта — и начал:

— Я вообще сам местный. При жизни держал кафешку придорожную у развилки на Саранск и Самару: «Поворот» называется. Меня станционным смотрителем ещё звали, но я прикола не понимал.

Жизнь была ничего. Жена, две дочки, сын вот. Жили все вместе в этом самом кафе. У нас отдельная каморка была, там и ютились. Я сам устроил — удобненько так. Я техникой занимался, а жена на кассе.

Клиентура всякая — дальнобойщики, местные тусовщики, бродяги. Всех обслуживали от души, никто не жаловался. А потом приехала бабень эта московская. Очень, знаете, фигуристая — блондинка вся такая. Приехала и как скажет: «Трансцендентненько!»

Короче, сломалась у неё тачка: БМВ, хорошая, — уж не знаю, где она денег надыбала. Сломалась, значится, а она напросилась у нас ночевать. Не то чтоб жена моя обрадовалась, но я взялся машину починить.

«Я Ксюша, — москвичка грит, — поехали со мной в Москву?»

Ну я чё? Согласился. Живой-то я ведь был вполне ничего.

Ночка вышла сказочная. Жену спать отправил: сам беляши подавал, сам драки разнимал, сам мотор Ксюше чинил. Ну ничё — справился. Часов в пять утра толкнул Ксюшу. Пока жена не проснулась — умотали в Москву. С собой я только паспорт взял.

Работала и жила Ксюша, как я, в одном месте — ДК «Мирон» называется. Она там за главную, что ли. Я сперва не понял, зачем я ей там, — кроме того, что мы вместе спали. Потом прояснилось.

Каждое воскресенье к нам приходили пятеро парней и пятеро девчонок. Они запирались на сутки и рассказывали друг другу байки всякие. Я им еду и напитки носил. Короче, тот же «Поворот», только сбоку.

Со скуки я стал ходить по бабам, которые наши посетительницы. Они были не против. И Ксюша была не против. А как-то я спросил, чего они здесь собираются вообще.

«Любви ищут», — ответила Ксюша.

«У тебя типа агентства знакомств?» — я спросил.

«Ну, более цивильная и трансцендентная версия. Ты молодец, что сам догадался посетительниц обольщать. Я не знала, как просить».

Меня позабавило это: я прошёлся, подумал. И ещё спросил:

«А чё это твоё „трансцендентненько“ означает?»

«Это значит — „круто“».

В общем, пошли трансцендентные деньки. Я жил в Москве, я ни в чём себе не отказывал, да и у женщин…

В кустах раздался шелест.

— Кто там?! — крикнул Вовчик.

Показался бледный человек в костюме, чью шею прикрывал изящный и нежный шарф, а лысеющую голову — цилиндр.

— А. Ты? Ну иди-иди, — махнул Вовчик. Неизвестный двинулся в лес.

— Кто это? — спросил я.

— Уильям Блейк. Он постоянно тут ошивается, — ответил Антон.

Я улыбнулся уходящему.

Вовчика же интересовало окончание истории.

— Да что там! — отвечал Петруха. — Просто жена приехала и из двустволки меня застрелила. Обыкновенная история.

— Вот ведь блин! А я думал, тут самоубийцы собрались!

— Но мы пока не слушали новичка… — сказал Антон лукаво.

— Да, рассказывай свою историю. Тебя вообще как зовут? — Вовчик был очень мил: он продолжал снабжать меня сигаретами. Я не хотел рассказывать, я хотел обратно к Сюсе…

Сделалось шумно. Неужели вёсла? Подошёл к обрыву. Действительно: к берегу подплывала хилая лодчонка. Светало: над водой кружила дымка: можно было различить только силуэт лодки и гребца с сигаретой в зубах.

— Ну всё! Не успеем послушать, — сказал Вовчик, закуривая и затаптывая костёр.

— Я не хочу умирать! Мне столько сделать надо! — Я дрожал голосом.

— Ну хватит тебе, заколебал уже, — пихнул меня Петруха.

— В конце концов, разницы никакой. Что вверху — то и внизу, — прибавил Антон и полил угольки из бутылки.

Я осел на землю и вцепился в неё когтями — как будто это могло помочь. А потом заметил Вафлю: как-то весело она подпрыгивала и гавкала. Ладно!

Лодочник вскарабкался по ступенькам, выдолбленным в глине, и указал Вовчику, Антону и Петрухе на лодку — они пошли послушно и понуро. Я же — бросился к ногам лодочника:

— Харон! Не забирай, пожалуйста! Христом-Богом прошу!

Он сплюнул. Посмотрел на меня. Кашлянул. И сказал:

— Меня вообще-то Борис зовут.

Я встал, отряхнул колени и посмотрел ему прямо в глаза. Это было лицо, снисходительное улыбкой.

— Я ещё не умер? — спросил я с надеждой.

— Да нет. Ты ж тут случайно оказался. Хер пойми, правда, зачем. Свыше, видно, приказ поступил.

Я схватился за волосы и закружился. Ещё можно пожить! Жить!..

— Погодите… А почему?.. — спросил я, взявшись за подбородок.

— Почему Мордовия?

— Ну да.

— Ты в Грузии был? У них поверье есть, что плохие сваны после смерти попадают в Зугдиди. Та же фигня с москвичами и Мордовией.

— А эти трое — грешники?

— Ну типа того. У нас они пустобрёхами зовутся. Ты чего смеёшься? Пустобрёхи и есть. Интеллигентный — нашему посланнику наврал. Татарин — жене своей. А еврейчик — хуже всех — он самому себе.

Он закурил ещё одну. Я тоже. Прикуривали мы от прошлых сигарет.

— Да, и ещё. — Он нахмурился. — Ты Сюсю свою любишь?