Лицей 2020. Четвертый выпуск

Изучение статуса объекта, наблюдение за договоростабильностью объекта по всем параметрам знака. Лабораторные опыты по её управлению силами природы пройдут без вашего участия. Возможно, из неё получится агент. Суперсиловик. Шаман, друид, как выйдет. Птицы будут её глазами; жучки, забившиеся в рельеф подошвы, — «жучками». Псы рвут за неё глотки, идут по следам дичи. Почва знает вес её врагов. Рыбы — осколки её сознания, исследуют неведомые нам глубины и несут информацию в далёкие истоки. Она будет чуять стихийные бедствия. Повелевать царствами растений, животных и грибов. Насчёт прокариотов есть сомнения…

Да-да, — кивнул Принц. — Она была моей. Предназначалась мне. Я её сдал вам. Потому что я — это вы.

Вам есть что сказать? — спросило должностное лицо и замолчало.

Оно всегда было право. Оно также молчало, глядя на знаковидца со своего портрета, пока гербовный орёл кричал на восток и на запад — моё! Молчало, когда он поковылял из кабинета по сияющим коридорам власти.

…Пожав плечами, он не пойдёт домой, потому что дома без семьи нет, есть лишь какая-то коробка, пустующее гнездо. Куда глаза глядят? — застынет на Красной площади, на долеритовой брусчатке, камень которой в Крыму раздобыли, будет тупо стоять среди башен и зубчатых стен — эта вялая глыба мяса в полиэстеровом плаще, а как сморгнёт — воздух обернётся праздной толпой, зашумит концерт, гала-шоу, и отблески пиротехники покроют соборные купола. Он будет слоняться под дождём, городским, прирученным, не то что на Чёрном море, и побоится оглядываться назад, как умеет, потому что она теперь там — внутри.

Принц боится, мёрзнет, он жив как никогда из-за неё.

Нельзя эту правду в глаза видеть.

Будет путаться и мокнуть, пока не вспомнит про утёс, паука и пустой сапёрный колпак, из-под которого удрал гном. Он направится к первой попавшейся двери на пешеходной аллее, протолкнётся через шумную толпу курящих, с бокалами, в юбках, в футбольных шарфах, и — вниз, вниз, в подвальный бар под зелёной вывеской «Рундук». Миновать кипучих посетителей не получится, набились, но завидев — сами расступаются. Такая публика, как он, тут внове, и бородатый бармен в тельняшке, не проронив ни звука, поставит ему кружку лагера.

Веселье вокруг него сперва поутихнет, а потом разгорится с новой силой.

Выпьет и расплатится. Бармен его чаевые проигнорирует. Здесь не любят таких костюмных. Принца слегка мутит, но в целом он скорее рассеян, чем болен.

Он захочет в туалет, поищет, увидит железную стрелку.

Перед лестницей вниз трое молодых людей, и самый ухмылистый отвесит ему шутовской поклон: «Там, сударь, занято!» Но Принцу невтерпёж: спустится, еле влезая боками в узкий проход, толкнёт, надавит на дубовую дверь и войдёт в обклеенный до лохмотьев гальюн. Никого тут нет, зачем врать?

Стены в черепах, реклама бриолина и рома, рок-постеры, голые девицы, «бьюики» и «мустанги», которых он никогда не знал, здесь и пикантные надписи, и грубый юмор, в тон барной атмосфере, и даже диснеевская злая королева, что на хулиганском коллаже снюхивает с волшебного зеркала кокаин. С одной туалетной стены обои сорваны. Штукатурка сошла, под ней треснувшая кирпичная кладка, сквозь которую пробиваются комья земли и глины.

Бардак, одним словом.

Принц шарит в брюках. Удивляется: осколок кварцевого гроба, гномьей поделки, всё ещё при нём. Неужели аппарат принял за безделушку? Тем лучше: чужое имущество оставим в целости.

В туалетном зеркале над раковиной он не может разглядеть своё лицо целиком, лишь набор знаков: знак усталости, знак отсутствия, знак глаз, знак рта. Носитель?..

— Нет, — говорит он с нажимом туда, за амальгаму. — Это я. Вот это — я.

И тогда клеймо аппарата меркнет, вдавливается в бумажную ткань мира закона и рвёт её. Гербовная мандала падает в прореху, в ничто. На месте старого клейма образуется чёрная дыра. Только теперь он знает, как её заполнить.

Капля крови никогда и не была знаком.

Она — дыра в мире, где на всё якобы есть право.

— И я могу.

Надо кое-что сделать; собираясь с мыслями, он достаёт паспорт, под обложкой спрятано семейное фото. До того как старший стал наглым леваком, а дочь выучила таблицу умножения; жена тогда ещё видела его лишь добродушным тормозом, который любит скучную работу, выпить и поспать, и это чертовски мило. Четверо улыбаются. Нужно им черкнуть пару слов. Раньше он был едва ли человеком и не мог им объяснить.