Лицей 2020. Четвертый выпуск

Сочиняет суконную глупость на обороте фотографии, завершая: «с уважением, Ваш». Кладёт паспорт на раковину, рядом — служебный пропуск и водительские права.

У него получается воткнуть осколок в жирную шею и ещё повозюкать.

Оседает, растекается по чёрному кафелю. Ждёт. Ну ты и вылупил зенки, — подначивает сам себя в зеркале, — стучи аппарату, пока не поздно, сигналь, раз ты носитель… На всех уровнях зрения темнеет. Но напоследок он успевает разглядеть то, чего никак не мог предусмотреть.

Опять непорядок, Принц.

Вываливая рыжие комки и разбитую кладку, гном лезет из разбитой стены. В земной тверди чёртов гном перемещается как рыба в воде. Он не знает границ.

Заполняет собой гальюн.

Тянет чудовищную руку к Принцу, тянет, и остаётся только отбрыкиваться, забиваясь в угол, но в опаловых глазах стража есть только — злоба? приговор? боль?.. — и рука его всё-таки дотягивается, запечатывая рану. На каменном носу этого пузана птичий помёт. Мох стелется с плеча на грудь — обрывком кольчуги, — и морской воздух веет из ощеренного рта. Страж сделан в недрах, землёю из земли, вытесан трудом и весельем, и, хватая человека за горло, он обращается на языке, который есть жизнь.

Как тебе? — давит корявая рука.

Красиво.

Не то слово, — поднимает его, — нам пора.

Куда? — захлёбывается Принц, щурится, щурится по привычке, но по ту сторону света он находит только свет, тёплый и объёмный, — не белизна, не условность, и почему-то нестерпимо хочется чихать. И вправду чихает. Хоть и брызжет кровью на костюм, а всё-таки становится легче.

Принц оглядывается на документы у зеркала, не замечая, как странно теперь отражается сам, но его тянут дальше, мол, не надо. Туда ведь без документов и без печатей берут.

А! и это привычка, — отмахивается Принц с красною улыбкой, — там избавлюсь, верно?..

Там — на новой работе.

Уборка на раз-два

Чистое не становится хуже, если иногда им займутся люди плохие; вообще же оно удел хороших…

Плиний Младший

Линду я никогда не любил, ну нет во мне родственных чувств. Я человек холодный.

Но за Линдой я всегда убирал.

Это как бы возмещение. Обычно бывает так, брат в семье — свинюга. Он ведь мужик. А женский пол за ним стирает, ему штопает, для него готовит. Но в нашей семье повелось иначе. И это не потому, что я, например, аккуратнее или интеллигентнее Линды. Нет, она вообще-то на культуролога учится. А я слесарь-ремонтник третьего разряда. У меня роба должна пахнуть, как если бы в ней десятого сварщика хоронили. Тем не менее! Инструментарий обезжирен, рабочее место по уставу; мой уголок даже тэбэшники фоткали как эталон для стенгазеты. Дома я тоже чистюля.

У Линды с порядком отношения не сложились. Ни в одежде, ни в поведении, и судя по всему — и в мыслях. Впрочем, ей можно. Родаки мне внушили — можно.

Хотя в субботу, за день до их переезда с города на дачу, могла бы изменить традиции. Об этом я вслух напомнил, только Линде по барабану. Улеглась с хахалем на диване в гостиной. Вперились в стену, а на стене какой-то трэш. Пацан мне её не нравился. Странная порода: мне уже за тридцатку, но он выглядит старше, хотя ещё студент. Жилетка на голое тело, татухи от пупка до бороды. И накачанный.

«Он останется?» — поднимаю брови.

«Уйдёт до полуночи», — закатывает глаза.

— А что это за чушь по телику?..

— Ну камон, это не чушь. Вы там, пролетарии, вообще сериалы смотрите?

— Я смотрел весь «Стар трек». Больше мне не интересно.

— А на компе играл во что-то? — подключается бойфренд. — В ГТА играл?

— Я играю только в изометрическое старьё, до две тыщи пятого, остальное от лукавого.

Компьютерные игры и алкоголь — в этом я дока. Тут я их всё-таки могу проучить.

Парень издаёт какой-то звук, словно мысленно плюёт на пол. Который я полирую. На первом этаже я обычно начинаю с кухни. Кафельный фартук надо обезжирить. Мать выбрала неудачный плинтус между фартуком и столешницей, там щель, которую и силиконом не залить, а грязь в неё лезет. Туда даже шпатель не идёт, надо с иголкой. Терпеть не могу такие щели.

Холодильник на разморозке. Духовку я ещё до их приезда выдраил изнутри. Еды у нас минимум, пачка молока, доширак и какой-то сухой корм на завтрак: даже ребёнка не накормишь.

— Здесь тоже будешь драить? Давай позже, до конца сезона ещё три серии.

— Прервётесь, не беда.

— Ну Диман…

За «Димана» я бы ему яйца оторвал. Линда угрозу чует. Вижу, что слегка толкает его, чтоб он не мнил себя хозяином. На барной стойке, отделяющей кухню от гостиной, стоит бутылка клюквенной настойки. Моя. Линда меня сейчас как бы через эту бутылку увидела, поняла, что если я выпью и немного покраснею, то за неуважение буду усиливать конфликт.

А тут, извините, баш на баш. Кто с железом полжизни возится, а кто за железо в беспалых перчатках берётся, на становую или присед, — и любуется на себя в зеркало.

Кстати, насчёт становой, — я уже дошёл до дивана.