Лицемеры

— Для дров у меня гараж есть. Ими, например, можно будет подогреть ванну, если по городу электромагнитным импульсом ударят… Да и все остальное, от чего может быть прок, храним там же. А к тому, что не пригодится, сантиментов не питаем, знаешь ли. Сразу на помойку… Вот поэтому и сарай нам ни к чему, — последние слова он пробормотал уже под нос, явно не желая обострять конфликт, но Дик расслышал. Скрипнув зубами, он подхватил коробку и зашел вслед за Питером в семейный дом.

В коридоре стоял плотный аромат куриных бифштексов. Любимое блюдо Долорес. Желудок Дика протестующе скрутило от боли, к горлу подкралась тошнота.

— Еды предложить не могу, у меня все приготовлено впритык, — процедил Питер, искоса заметив, как Дик вдыхает носом. — Некогда мне кулинарией заниматься. Работать вынужден с утра до вечера, в отличие от некоторых…

— Я пришел поговорить.

— Поговорить? — переспросил отчим, увлеченно натирая туфли кремом для ухода за обувью. — Со мной что ли?

Не видя смысла уточнять, Дик молча на него смотрел и ждал, когда тот прекратит эту игру. Но Питер не спешил, он любовно размещал обувь в галошнице.

— Видимо, я что-то недопонимаю, — кашлянул Дик. — Тебе все это кажется недостаточно серьезным? Или мать не предупредила?

Отчим с недоумением отвлекся на него.

— Да, мы с ней разговаривали. А о чем тут предупреждать… Что тут серьезного? Война с Китаем что ли началась? Нет? Ну вот и я тоже что-то выстрелов не слышу…

Лицо Дика потемнело от злости.

— Ты шутишь будешь?

Питер захлопнул галошницу и выпрямился во весь свой немалый рост. Его ладони уперлись в колени, как если бы вел переговоры с ребенком. Излюбленная поза отчима.

— А ты где-то видишь на моем лице клоунский грим? — неподвижные черные глазки замерли на Дике, и тому стало не по себе. Сейчас перед ним сухопарый мужичок с сединой на голове, руки и колени которого потряхивало от напряжения в позе, которую он принял. Нет, это уже далеко не тот грозный, в расцвете сил мужчина, что когда-то возвышался над беспомощным мальчишкой. А сейчас не было сомнений, что Дик сумеет его одолеть, сумеет обездвижить эти тощие ручонки, и преодолеть обезьянью агрессию в этих звериных глазках… Он выбьет их кулаком, если понадобится, а остальное лицо превратит в…

Дик встряхнул головой.

— Я пришел с тобой поговорить. Не найдется на это времени?

Питер, казалось бы, увидевший все промелькнувшие в уме Дика картины и без помощи рентраслятора мозгового импульса, скривил еле заметную ухмылку.

— Поговорить можно… Но недолго. Сегодня я устал и хочу лечь спать пораньше.

— О-о, — задумчиво покивал Дик. — Понимаю… Да какие уж там разговоры? Тут даже от вопроса жизни и смерти не захочешь, а отмахнешься, как от мухи, если буквально на ногах проваливаешься в сон…

Накладывая себе в тарелку бифштекс, отчим поднял на него взгляд и подозрительно сощурился.

— Что? — поднял брови Дик. — Кому же еще, как не мне, понимать, каково это — хотеть спать?

— Да, поспать ты у нас любитель, — отчим налил себе ананасового сока. Если он и смог уловить, что попытался ему напомнить Дик, то виду не подал. Лицо оставалось непроницаемым, с резкими, выступающими скулами, тяжелым подбородком и дремлющей яростью в тени массивных надбровных дуг. Движения казались равнодушными, скучающими. Но выдавало Питера другое.

На памяти Дика только по-настоящему серьезный повод мог заставить тревожиться отчима настолько, что он забывал о правилах асептики, которые сам же ремнем и жидким мылом насаждал в стенах этого дома. Например, падение акций на бирже, в которые он инвестировал почти все свои годовые накопления, на какое-то время позволило Питеру проще относиться к расположению ножей для мяса, для рыбы и для хлеба в общей сушилке.

Но что же должно было происходить в его голове, раз он пропустил мытье рук между чисткой обуви и орудованием столовыми приборами, что терзали сейчас бифштекс?

Челюсти размеренно перемалывали кусочек мяса.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Свет от некогда ненавистной лампой над их головами давил на Дика, не позволяя мыслям собраться. Когда он заговорил, собственный голос показался ему чужым.

— Почему вы скрывали, что ты мне не отец?

Рот отчима дернулся, будто последние слова его задели. Не торопясь с ответом, он звучно дожевывал бифштекс. Дик уже начинал сожалеть, что не настроил аппаратуру Чипа заблаговременно. Походу, рот Питера если и будет сегодня раскрываться, то разве что для поглощения курятины, но никак не для ответов.

Наконец его кадык дернулся, изволив совершить могучее глотательное движение.

— А что бы это изменило?

— Что?! — Дик нервно хохотнул. — Что изменило бы? Даже не знаю… Ну, например, я бы не стал терпеть… Твое отношение ко мне.

— Не стал бы? — переспросил отчим, ковырнув ногтем застрявшее мясо в зубах. — И что бы ты тогда делал?