Лёха с Жабом поблагодарили доктора и решили воспользоваться возможностью покинуть госпиталь немедленно. На выходе из госпиталя комедианты встретили следователя, который сообщим им о необходимости в десять часов утра явиться в суд, где с них должны были снять все ранее выдвинутые властями Тропоса многочисленные обвинения.
— С удовольствием явимся, — сказал Ковалёв. — На этот счёт можете не переживать.
— Да, кстати! — неожиданно воскликнул следователь, когда комедианты уже собрались уходить. — Бронкхорста нашли!
— Где его поймали? — спросил Лёха.
— Увы, не поймали, а нашли, — с сожалением ответил следователь. — Сотрудники службы химической защиты, проводившие дезинфекцию кабинета, обнаружили его в платяном шкафу.
— В шкафу? — удивился Ковалёв.
— Удивительно, конечно, но он спрятался в углу шкафа за старыми вещами. Немудрено, что спасатели при первом осмотре кабинета, его не обнаружили. Не представляю даже, зачем он туда залез. Причём не один. В другом углу шкафа обнаружили неизвестного кхэлийца, сейчас выясняют его личность.
— Бронкхорста тоже сюда привезли? — поинтересовался Лёха.
— К сожалению, сюда их везти смысла уже не было. Слишком много времени они провели в отравленном кабинете. Так что мы теперь не узнаем, зачем они залезли в этот шкаф.
Но в отличие от следователя, Лёха догадался, почему Дедрик Бронкхорст и кхэлийский адвокат Нэчээ Рохоо оказались в шкафу. Жаб сдержал слово, данное начальнику Олосской тюрьмы полковнику Гоку Тынху в спортзале — он убил виновных в гибели пассажиров спасательной капсулы, в том числе и соотечественников полковника. К тому же амфибос ещё в суде на Олосе сказал общественному защитнику, что убьёт его. То же самое он обещал Бронкхорсту в особняке, в случае побега предателя. А учитывая, что амфибосы всегда держат слово, если есть хоть малейшая возможность его сдержать, у предателя и его адвоката не было шансов покинуть кабинет господина Тонга живыми.
Следователь ещё раз поблагодарил Лёху и Жаба за героизм, пожелал им полного выздоровления и удачи, после чего отправился по своим делам, а комедианты покинули госпиталь.
Друзья шли по утреннему Тропос-сити и наслаждались воздухом свободы. С девяти вечера до девяти утра в столице Тропоса были запрещены полёты всех летательных аппаратов, кроме специальных служб, работал только подземный транспорт и электромобили. Это создавало ощущение почти пустого города, безмятежного, спокойного и безгранично прекрасного.
— Красота! — воскликнул Лёха, оглядываясь по сторонам, — Жаб, ты чувствуешь каков на вкус воздух свободы?
— Завтра почувствую, — ответил, как всегда, рассудительный амфибос. — Когда обвинения снимут.
— Жаб, ты зануда! — рассмеялся Ковалёв. — А я вот уже чувствую! И ещё я чувствую, как сильно хочу жрать! Мы же давно ничего не ели!
Амфибос пожал плечами, показывая, что еда его совершенно не интересует.
— Ну да, ты голода раньше, чем через неделю, не почувствуешь, а я хочу есть. И хоть знаменитых шорковских цыплят здесь не подают, а на кампуцианский трюфель мы не наработали, но блинчики с начинкой из боргосского лосося мы себе позволить можем! Что скажешь, Жаб, — Лёха хлопнул друга ладонью по плечу, — насчёт блинчиков да с начинкой из боргосского лосося? Или с черничным вареньем? А, Жаб? Поехали в блинную на проспекте командора Соколова! Она круглосуточная.
— Ну поехали, — согласился амфибос, есть я не хочу, но надо же чем-то время занять до десяти утра. Ещё только пять.
Комедианты поймали наземное такси и уже через полчаса сидели в блинной, наслаждались ранним завтраком. Правда, блинчиков с начинкой из боргосского лосося в обновлённом меню не оказалось, но Лёху устроили фаршированные перетёртыми в паштет куропатками и белыми грибами. Да и с черничным вареньем тоже были.
Доев очередной блинчик и запив его ароматным свежесваренным кофе, Лёха прищурился, посмотрел на Жаба и спросил:
— А скажи мне, друг мой, вот как на духу, как всё-таки Бронкхорст попал в шкаф?
— Не знаю, — ответил Жаб, для верности пожал плечами и принялся пить клюквенный кисель, показывая всем видом, что разговаривать о Бронкхорсте ему не хочется, а когда выпил половину стакана, сказал: — Меня намного больше волнует, как там Носок.
— Я ему звонил, телефон у него выключен. Но надеюсь, он живой и невредимый. Ну, или хотя бы просто живой.
— Да, не хотелось бы, чтобы он пострадал.
— И отправился вслед за Бронкхорстом! — Ковалёв вновь перевёл разговор не интересующую его тему. — Всё же, скажи мне, дружище, ты его что, вообще, не заметил в кабинете, когда всех спасал?
— Не заметил.
— Но не мог же он сам в шкаф залезть да ещё и тряпками всякими прикрыться! Он без сознания был! Я же его вырубил.
— Да что ты заладил: мог — не мог, сам — не сам, — недовольно пробурчал Жаб. — Тебе какая разница? Жалко его, что ли? Что есть уже, то есть. И по мне, очень даже хорошо всё вышло. Ну, судили бы его, могли срок дать, а могли и оправдать, тут неизвестно, насколько сильны его связи. А разве ты хотел бы, чтобы этот гад избежал наказания? Сколько народу из-за него погибло!