Лицо для Сумасшедшей принцессы

Каждый вечер на дорогу
Личный мой выходит враг —
То, покинувши берлогу,
В ночь крадется вурдалак.

Щурит красные глазенки,
А в душе таит корысть —
Чтоб до самой селезенки
Естество мое прогрызть.

Кровь мою, за каплей каплю,
Будет пить, не торопясь,
Шелк волос сваляет в паклю,
Честь и гордость втопчет в грязь.

Доведет до безрассудства.
Врать научит и хитрить
И двуличные паскудства
Подобьет меня творить.

Сам, хихикая довольно,
Убежит в ночную тьму,
Я же буду добровольно
Изводить себя саму.

Ведь сдалась почти без драки:
Зря поверила ему.
А любви, послушав враки,
Объявила я войну…

В этой битве правил нету:
Чувства здесь спекают в шлак.
Бьет под дых, бродя по свету,
Ревность – злобный вурдалак.

Лишь взмахнет костлявой дланью —
Вмиг пустеет целый край.
Каждый день спешит за данью,
Жнет обильный урожай.

Кто сомненьям смутным дверцу
Приоткрыл хоть на кулак,
К тем тайком вползает в сердце
Ревность – злобный вурдалак.

И покуда в селезенке
Не иссякнет ваша кровь,
Будет он, прикрыв глазенки,
Выгрызать из вас любовь.

Красивые женщины редко рождаются умными. Лилуилла была прекрасна. Он могла часами любоваться своими золотистыми, спускающимися до самой земли волосами, лилейно-белыми маленькими ручками, бездонными серебристо-серыми очами и крохотным алым ротиком, отраженными в зеркале с алмазной оправой. Оправу венчал родовой герб – нераскрывшийся бутон синей розы, зажатой в лапке у соловья. И неважно, что прелестная княжна принадлежала всего лишь ко второстепенной, побочной королевской ветви благородного клана эль-Реанон, зато в образе самовлюбленной кокетки безупречно воплотились оба родовых символа: и королева всех цветов роза, и сладкозвучный соловей, подаривший Лилуилле свой чарующий голос. Самые завидные женихи склонялись к ногам высокомерной красавицы, униженно вымаливая хоть каплю ее внимания. Но княжна отлично знала свою истинную цену! Меньше чем на принца она не согласна! И заветная мечта Лилуиллы сбылась: оба высокородных отпрыска правящего дома попали в умело расставленные сети. Сам Аберон Холодный, наводивший ужас одним своим именем, попросил княжну стать его женой. Но альбинос оказался столь безобразен…

Лилуилла зябко повела плечами, плотнее кутаясь в меховую пелерину, встала с кресла и подошла к окну. Так и есть: нерадивая служанка, тупая деревенская девка, не до конца прикрыла тяжелую деревянную раму с цветными стеклами, оставив щель, через которую в комнату княжны и проникал морозный наружный воздух. Девушка протянула пальчики и сердито повернула ручку оконной створки. Сразу же стало значительно теплее. Лилуилла старательно хмурила узкий лобик, на котором и от столь значительного умственного усилия все равно не появилось ни одной, даже самой крохотной, морщинки, и усердно занялась непривычным и тяжелым делом – она размышляла. За окном вольготно раскинулась безжизненная заснеженная равнина, простиравшаяся во все стороны и, казалось, не имевшая ни конца ни края. От такого невероятного количества снега девушке снова сделалось холодно – на этот раз на сердце.

– Какая страшная страна! – вслух посетовала княжна, торопливо отступая в глубь комнаты, поближе к источавшему тепло камину. – Здесь нет ничего, кроме льда и унылого ночного воя белых волков. Пресветлые боги, неужели меня хотят выдать замуж за короля волков? – Красавица нервно рассмеялась. – Может, я зря отказала Аберону?