Поэтому действительность, живое значение
1901
Место свободной воли человека в мире можно представить себе так: маленький участок мировой жизни дан в распоряжение человека, так что он может распорядиться в нем подобно тому, как в остальном великом целом распоряжается Бог. При этом человек постоянно убеждается, что Бог распоряжается наилучше; поэтому в своем маленьком участке человек видит себя принужденным постоянно возвращаться на общий путь мировой жизни, в своих распоряжениях видит идеалом Божий распоряжения. Так, в частности, он по-своему распоряжается, например, относительно своего тела; но вскоре замечает, что таким образом он ухудшает его, приучая к собственным распоряжениям (ибо свобода человека и состоит в том, что он может
До сих пор история мысли есть не история того, как развивалась «истина» в понимании мира, а собрание тех умных вещей, какие в то или другое время приходили в человеческую голову.
Современная философия считает критерием истины то, что не может служить определителем истинности в собственном смысле, а то, что лишь может назвать ту или иную мысль глупою или умною, т. е. в данный момент затрагивающею нашу душу или кажущуюся ей абсолютно внешнею, смешною.
Главное смешение понятий, каким грешит наше время, это
Человек есть по природе существо «зажирающееся», т. е. способное везде осуществить торжество своего личного, скверного Я. Лучшие условия, в которые он (всегда более или менее «случайно») попадает, не воскрешают, не поднимают его, а лишь дают ему случай еще раз применить, приложить и утвердить свое внутреннее, низкое, ничтожное Я.
Христианство уже дало понять те дурные стороны, которые присущи, которые «естественны» нашему существу. Не разрушайте же, не закрывайте этого понимания вашим провозглашением, что все «естественно» или что все «естественное» – хорошо.
Молитва стала для тебя неестественным явлением. Но оттого ли, друг мой, что она неразумна, или оттого, что жизнь твоя, служащая тебе критерием «естественности», неразумна?
Жизнь (по Христу) должна быть сплошною молитвою, по крайней мере, в сознательные минуты. А тогда естественно, что остатки, жалкие обрывки этой Христовой жизни в твоей жизни, эти повторения утром и вечером вытверженных молитв оказываются гетерогенным, «неестественным» элементом посреди твоей своеобразно текущей жизни.
Достоевский о Петербурге: «… взбалмошное кипение жизни, тупой эгоизм, сталкивающиеся интересы, угрюмый разврат, сокровенные преступления, кромешный ад бессмысленной и ненормальной жизни». «Мрачный, угрюмый город с давящей, одуряющей атмосферой, с зараженным воздухом, с драгоценными палатами, всегда запачканными грязью; с тусклым, бледным солнцем и с злыми, полусумасшедшими людьми».