Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Вторая стадия будет уже стадией условного рефлекса, когда кора связывает с данной доминантой определяющую группу раздражителей, биологически интересную именно для данной доминанты, и с этого момента выделяет для нее определенный образ, определенную законченную вещь, законченное «слуховое или зрительное лицо», которое отныне становится исключительным возбудителем данной доминанты и воспринимается как некоторая законченная в себе отдельность изо всей прочей реальности. «Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, не хочет утешиться, потому что их нет»! Дети для Рахили – исключительные, ничем более не заменимые реальности. И потому-то они для нее бессмертны! ‹…›

Третьей стадией в развитии внимания будет то состояние, когда определенная группа внешних признаков, совпадающая с выдающимся индивидуальным лицом или, по крайней мере, напоминающая о нем, тотчас вызывает в центральной нервной системе ту доминанту, которая некогда вызвала к существованию данное индивидуальное лицо. Вид и имя князя Андрея тотчас вызывает в Наташе ту, единственную посреди прочих, доминанту, которая некогда создала для Наташи князя Андрея! Так определенное состояние центральной нервной системы вызывает для человека определенный образ, а этот образ потом вызывает прежнее состояние центральной нервной системы.

Пока доминанта в душе совершенно ярка и жива, она держит в своей власти все поле душевной жизни. Все напоминает о ней и о связанных с ней образах и реальностях. Только что человек проснулся, луч солнца, щебетание птиц за окном уже напоминают о том, что владеет душой и воспроизводят немедленно тот любимый образ, или идеи, или задание, или искание, которые занимают главенствующий поток сознания. «Аз сплю, а сердце мое бдит». ‹…›

Замечательно, что в душе могут жить одновременно несколько доминант – следов прежней ее жизнедеятельности! Они поочередно выплывают из глубины подсознательного в поле душевной работы и ясного внимания, живут здесь и подводят свои итоги некоторое время, а затем снова погружаются куда-то вглубь, уступая место своей товарке. Но и при погружении вглубь, из поля всякой работы сознания, они не замирают, не прекращают своей жизни. Замечательно, что они продолжают расти и там, продолжают обогащаться, преобразовываться, расти, так что, возвратившись потом, в сознании они оказываются более содержательными, созревшими, более обоснованными.

Насколько учение о доминанте вытекает из данных Введенского, это можно видеть из того, что я не решался выступать с этим учением при жизни Н. Е-ча: как только покойный увидел бы, что учение это имеет под собой достаточную почву и солидные факты, а также обширные перспективы, он стал бы настаивать, что оно целиком принадлежит ему, ибо предвидится его фактами и общими точками зрения. Со своей стороны имея основание считать значительную долю участия в установке этого учения за собою, я оставлял его опубликование и развитие для будущего.

Для меня лично толчками отправления в этом учении служили, с одной стороны, идеи Введенского, с другой – общие данные Шеррингтона о реципрокной координации нервных актов.

Лишь спустя много времени после того я стал знакомиться с данными лаборатории И. П. Павлова, когда основные мысли о принципе доминанты у меня уже сложились, так что павловские данные, подкрепляющие значение этого принципа, служили для меня только ободрением и подтверждением: очевидно, мы прикасаемся к подлинной истине, если открываем ее подход столь различными путями и от самых различных точек отправления.

25 октября 1922. В. О. 16 л., д. 29. Лаборатория физиологической химии

(Речь к друзьям.) Наше маленькое общество, собравшееся так удачно в марте и апреле 1922 ч., на наших глазах несомненно расточается.

Еще одна попытка собрать распадающееся под влиянием «ветров северных», так губительных для живого. А ведь эти северные ветры есть не только вне нас, в этом холодном городе и серой стране, которые мы охотно браним, но и в нас самих. И вот это гораздо страшнее и опаснее, чем всяческие невзгоды совне!

Если верить тому, что тенденция энтропии царствует и преобладает в мире, то нет ничего удивительного в том, что удачные созидания в нашей жизни так редки и исключительны, а явления распада, рассеяния и успокоения в безразличии так обыденны и ежедневны!

Что же? Примириться ли с тем, что волна, поднявшаяся у нас с весны и так весело воспенившаяся в Александрии летом, теперь улегается в какое-то свинцовое безразличие? Поклониться ли этому осеннему покою на море перед его замерзанием и сказать ли, что все равно – это жалкое успокоение неизбежно?

Я, со своей стороны, не верю, чтобы тенденция энтропии царила во Вселенной, пока человек не скажет сам себе, что она царствует и неизбежна.

Надо действовать! Надо верить!