Лицо врага: Дверь (СИ)

В первые дни с Неянедром Веяславовичем у неё иногда пробивался соблазн сбежать, да и всё — телепортироваться в Беловейск куда-нибудь, прийти с повинной к соратникам… Но Неяндр Веяславович был совершенно не похож на Кровавого Хорогова, которого она привыкла себе представлять, и так хотел спасти дочь… Да и, чтобы являться с повинной, надо было, чтобы это имело смысл — а смысл, в смысле, начальство, сейчас сидело, наверное, в том же месте, что и Хеля Белозёрная, и начальство тоже требовалось спасти.

И — подумать только — сейчас она безропотно собирается в какой-то бой с Неяндром Веяславовичем Хороговым, и он её даже не спрашивал, согласна ли она идти с ним, или нет. Хотя, конечно, она сама уже согласилась помочь ему вернуть Хелю Белозёрную… Но всё равно — подумать только.

Они так и стояли — Неяндр Веяславович думал о чём-то своём — пока не послышался лёгкий плеск. Ряска заколыхалась и расступилась, и показался корабль, узкий, но длинный — как раз для этой небольшой речки. И на корабле толпой — яблоку было негде упасть — стояли мертвецы. Мёртвые мужчины, женщины и даже дети. И все — вооружённые до зубов.

Впрочем, не все были мёртвые — правили кораблём живые. Живые — в чёрной службистской форме, тоже вооружённые до зубов.

За кораблём шёл второй. Такой же.

Хеля вытянула голову — кораблей было восемь.

— Откуда оружие на всю эту армию? — нервно поинтересовалась она.

— В Тысячерогой волости запрещено хоронить людей без оружия.

— Для… этого?

— Да.

Службисты на кораблях отдавали честь Неяндру Веяславовичу, а он — им. Хеля чувствовала себя неловко от того, что она не вправе сделать то же самое.

И тут вдруг она поняла.

Это — начало гражданской войны.

Это не Беловейск, не Стольгород, не восточные волости в любой момент готовы были начать войну, за свержение царя ли, за независимость ли — вся их боевая готовность в подмётки не годилась боевой готовности Тысячерогой волости. Все эти годы вся, вся тайная служба Тысячерогой волости подчинялась не столице, нет. Все эти годы под боком у царя и тайного советника жили, работали и питались из царской казны мятежники, которым нужен был только повод.

Осознавать это было… страшно.

Корабли с мертвецами и службистами причалили к берегу. Все. К противоположному.

Хеля посмотрела на Неяндра Веяславовича непонимающе.

— Это — Душица, — наконец решил он объяснить. — Координаты телепортации от меня закрыли, так что пойдём… пешком.

— То есть… это — Подрожные леса? — уточнила Хеля.

Но с удивлением обнаружила, что — не боится. Раньше испугалась бы. А теперь… страха не было. Совсем.

Может, потому, что она уже умерла?

Она привыкла думать об этом ровно так, как сказала хромая женщина в старомодном платье.

========== Неяндр читает видения про Мирею ==========

Он многое знал. Знал, что Мирея Марская — Муань Миэюй. Не знал, что Муань Миэюй — Мирите Майлоне, но это было даже ожидаемо. Великие люди — они во всём великие, что ни говори.

Но только вот очень странно было читать, как двадцатитрёхлетняя девочка идёт на смерть и знает об этом. Идёт сама себя убивать. За родину.

Да кем надо быть, чтобы в двадцать три года девушке идти самой себя убивать? Идти на смерть, и не просто туда, где убивают, а самой. Себя. Себя и вражеского короля — но это же, право, такая мелочь.

Так странно осознавать, что двадцатитрёхлетняя девушка может быть на это способна.

Так странно осознавать, сто Мирея Марская на это способна.

И непонятно ещё, что страннее.

Хотя нет, Мирея Марская — наверное, неспособна. Ей это незачем. Имя — это не только буквы. И не только принадлежность к государству. На это была способна Мирите ти Марианни. А вот была ли на это способна уже Мирите Майлоне — это уже вопрос, на самом деле.

А потом он осознаёт.

До этого он воспринимал совершённое Хельгией Болотной — просто как преступление. Она отрядница, для неё нормально совершать преступления — вот она и совершила. Он не думал о том, что она делала и что она сделала.

А теперь вдруг — вспомнил. И осознал. И представил.

Ей семнадцать. Это знание больно бьёт по разуму.

Ей семнадцать, и это жутко, больно и отвратительно неправильно. Ей семнадцать, и она пошла убивать сама себя, чтобы убить не только себя, но и царя Волота.

Нет, он не восхищается. Ни Мирите, которая смогла, ни Хельгией, у которой не получилось. Для того, чтобы успешно бороться, для того, чтобы биться и добиваться, требуется куда большая смелость, чем чтобы один раз умереть. Он не восхищается — ему жутко.

Девочки — что в семнадцать, что в двадцать три, что в абсолютно любом возрасте, да и мальчики тоже, не должны делать так. Никто не должен делать так. Никто не должен доводить себя до состояния, в котором можно решиться сделать так. Это ведь не просто, это — состояние. И до такого состояния людей доводить нельзя. Это даже он, прозванный Кровавым, понимает.

Он помнит Хельгию, как только он нашёл её. Маленький и очень несчастный ребёнок, не понимающий, что он жив. Не понимающий, что можно жить дольше, что нужно жить дальше и что придётся жить дальше.