Лицом к лицу

Потом он преподал мне урок конспирации, п о т а с к а л по Берлину, научил круто сворачивать в проходные дворы, не терять из виду друг друга в универмагах, понимать с п о л у ж е с т а, куда надо п р о с к а к и в а т ь, и, наконец, я очутился в темном коридорчике, который превратился в подвал, а уж оттуда по винтовой лестнице я поднялся в небольшую квартиру. Два человека молча поздоровались со мною. Первый спросил: "Вы говорите по-немецки?" Я ответил, что понимаю по-немецки в пределах пятого класса лицея. "Мы переведем, - сказал второй. - Можете записать наиболее важные фразы, но не пишите фамилии полностью, потому что мы намерены ознакомить вас с беседой, состоявшейся в рабочем кабинете Германа Геринга".

Можете понять мое изумление?! Журналистская сенсация так сама и лезла в руки! Была включена запись, и я действительно услышал голос Гитлера. Он говорил, что твердую власть не утвердить до тех пор, пока в стране действуют коммунисты и социал-демократы, а он сам не является фюрером всей нации. "Мне необходим повод, - говорил Гитлер, - любой повод, который позволил бы разгромить компартию, посадить всех ее лидеров в тюрьмы, запретить действие оппозиционных профсоюзов, изолировать социал-демократов... Мне нужен повод, и я предлагаю такого рода игру: пусть СА организуют комбинацию с покушением на меня. Пусть они объявят, что покушавшийся был коммунистом. Больше мне ничего не надо". - "Нет! Ни в коем случае! - Мои новые знакомые пояснили, что это был голос Геббельса. - Я возражаю, мой фюрер! Игра может кончиться серьезным делом! Мы сами подскажем путь какому-нибудь фанатику! Я возражаю! Ваша жизнь не может быть поводом!" Следом за Геббельсом сказал свое слово Геринг: "А что, если организовать поджог рейхстага? Это не персонифицированное выступление, это удар по достоинству нации, все немцы возмутятся такого рода актом". "Хорошее предложение, - согласился Альфред Розенберг. - А поджигателем должен быть еврей!" - "Нет, - снова вмешался Геринг. - Пока еще рано. Нам не поверят. Действительно, немец не может поднять руку на рейхстаг. Но еврея вводить в дело рано. С ними мы разберемся позже. Сейчас был бы хорош какой-нибудь француз, болгарин, поляк - словом, человек чужой крови, которому не может быть дорога германская святыня".

Я попросил коммунистов дать мне прослушать пленку еще раз, записал кое-что символами, понятными мне одному. "У вас есть к нам какие-нибудь вопросы?" спросили подпольщики. Я ответил, что никаких вопросов не имею; благодарю; желаю силы и добра. "Мы надеемся, что вы срочно напечатаете это в Париже, сказали мне на прощанье. - Это так страшно, что необходимо привлечь внимание общественности всей Европы... Нам могут не поверить, вам - обязаны..."

Через час я был в нашем посольстве. Отец министра иностранных дел в президентстве Жискара господина Франсуа-Понсе был тогда нашим полномочным представителем в Берлине. Я рассказал ему о встрече с моими друзьями и попросил разрешения отправить текст корреспонденции по его коду. Посол согласился передать мою корреспонденцию по дипломатическому коду, но попросил, чтобы я разрешил ему использовать эту информацию в его телеграмме в Кэ д'Орсе, министру иностранных дел. Понятно, я не мог отказать столь уважаемому дипломату и, передав материал, отправился к себе в номер: ждать завтрашнего б у м а. Моя газета "Франс суар" была вечерней, и я был убежден, что через двадцать часов Европа содрогнется от поразительной новости. Однако Европа не содрогнулась назавтра. Она пребывала в спокойствии еще три дня. А потом меня разыскал посол и показал ответ от моего главного редактора: "Дорогой Сименон, а что, если никакого поджога рейхстага не будет? Как мне тогда расхлебывать кашу? Гитлер - не тот парень, с которым можно шутить. Если бы вы прислали мне подписанный им план, тогда другое дело, я бы бросился в атаку, а сейчас - нет, увольте"...

А через семнадцать дней рейхстаг запылал...

(Сименон снова раскурил трубку, походил по кабинету, присел на краешек кресла, усмехнулся:

- Вы как-то спрашивали меня, как надо сохранять молодость в мои годы... Это очень просто... Гуляйте по снегу в горах, пейте розовое вино и следите за работой почек... Все остальное приложится.)

Потом лицо его замерло, улыбка сошла, глаза стали грустными, хотя они никогда не гаснут, глаза Жоржа Сименона, в них постоянно жизнь, мысль, смех.

- Я часто задаю себе вопрос, - сказал он тихо, - а что могло бы произойти в мире, передай я тот материал в московскую газету?.. Вы бы напечатали? А если бы напечатали? Как бы тогда стала развиваться история Европы? Дали бы поджечь рейхстаг? Или нет? Если б ничего не изменилось - обидно. Ведь до сих пор (этот разговор был до последних президентских выборов в мае 1981 года. - Ю. С.) двадцать один высший чин в полиции Франции занимают люди, которые открыто сотрудничали с гитлеровцами во время оккупации...

Провожая меня по узкой тропинке в горах из Монтре, - я ездил к нему в санаторий, - Сименон положил мне руку на плечо, сжал сильные пальцы и сказал: