Лицом к лицу

Множество американцев - здесь расположен военный гарнизон. И - как реакция на присутствие военщины - огромное количество коммунистической, левосоциалистической литературы в бесчисленных книжных магазинчиках. Действие рождает противодействие, сие - истина в последней инстанции.

...Шпеер вышел мне навстречу, открыто улыбаясь; жена его, однако, была насторожена.

- Знаете, - сказал бывший рейхсминистр, - когда ко мне сюда приехал первый русский, и это был второй русский после прокурора Руденко, который допрашивал меня во время Нюрнбергского процесса, я очень подивился определенному сходству: и тот и другой - в отличие от вас - были подчеркнуто тщательны в одежде, как истинно военные люди.

- Кто был вторым?

- Ваш коллега, писатель Лев Гинзбург. Только через час после начала беседы, когда я определенно и открыто сказал ему о своем нынешнем отношении к нацизму, и ему это явно понравилось, он спросил, нельзя ли снять галстук. Я предложил снять и пиджак, было очень жарко, но господин Гинзбург отказался... Должен сказать, что я впервые по-настоящему начал изучать русскую литературу в камере - времени, как понимаете, у меня было предостаточно; приобщение к Толстому, Чехову, Достоевскому, Гоголю поразило меня, во многом изменило прежние концепции... Нет-нет, я не намерен отказываться от того, к чему я был причастен, это мелко и бесчестно - что было, то было, и я понес за это наказание, пришло возмездие, но я говорю вам правду: приобщение к русскому гуманизму потрясает.

Я достал из портфеля документ, переданный мне Штайном, - о подземных складах и заводах.

- Это ваша подпись, господин Шпеер?

Он внимательно посмотрел:

- Да. Моя.

- Гражданин ФРГ Георг Штайн ведет свой поиск похищенных ценностей...

- Каких именно?

- Картин из наших музеев, икон из церквей, Янтарной комнаты, архивов... Вам что-либо известно об этом?

- Давайте сначала посмотрим документы Нюрнбергского процесса. - Шпеер поднялся. - Мне помнится, генерал Утикаль, из штаба Розенберга, давал показания.

Он вернулся через несколько минут с тремя томами, открыл нужную страницу, быстро, п р о ф е с с и о н а л ь н о пробежал текст:

- Я бы советовал вам очень тщательно посмотреть все, абсолютно все, материалы Нюрнберга. Там могут оказаться кое-какие нити из прошлого в настоящее.

- Я беседовал с Вольфом...

- С каким?

- С Карлом Вольфом.

- Ах, это который работал у Гиммлера? Совершенно напрасно он - убежденный нацист, до сей поры уверен, что, если бы не предательство генералов, Гитлер бы выиграл войну. Ни минуты не сомневаюсь, что он вам лгал, даже если и помнит что-либо.

- А Шольц? Такая фамилия вам говорит что-нибудь?

- Конечно. Он руководил изобразительным искусством в министерстве пропаганды у Геббельса. Он жив, вы знаете? Недавно выпустил книгу о живописи третьего рейха. Я могу помочь вам найти его адрес, но не вздумайте выходить с ним на контакт!

- Зачем же мне тогда его адрес, господин Шпеер?

- Нужно найти какого-нибудь бывшего военного, обязательно консерватора, но не национал-социалиста. И пусть бы этот консерватор стал ныне пацифистом, но помалкивал об этом. И пусть бы он писал книгу. Или статью для журнала. С таким человеком Шольц может решиться на разговор. С русским - никогда. И с левым тоже не станет, пусть даже этот левый будет из самой аристократической семьи Мюнхена...

- А с людьми, подобными вам? Будет Шольц говорить? Или откажется?

Шпеер не ответил, снова вышел; вернулся с большим мельхиоровым блюдом. На нем лежали письма и телеграммы:

- Это проклятия, которые мне присылают истинные солдаты фюрера.

Я посмотрел некоторые письма: они были злобны, грубы, хотя в высшей мере грамотны.

- Если вы почитаете документы о подземных штольнях, может быть, вам будет легче вспомнить? Штайна интересует любая мелочь...

- Покажите, - сказал Шпеер.

Он внимательно пролистал документы, покачал головою:

- Нет. Я могу что-то вспомнить, связанное с военным производством... Картинами занимался Розенберг.

Он снова вышел, вернулся с папками, начал перебирать бумаги.

...Документы, которыми начал оперировать Альберт Шпеер, были, бесспорно, интересны. Значительная часть связана с показаниями генерала Утикаля. Но ведь многие его показания заведомо ложны; теперь-то мне совершенно ясно, что ни один из людей Гиммлера и Геринга, не говоря уже о Бормане, не открыл ни единого секрета, связанного с "прерогативой фюрера".

- Но Гитлер, - сказал Шпеер задумчиво, - не мечтал о личной коллекции, как Геринг... Я хочу отметить это справедливости ради.

- Но ради того, чтобы открыть музей в Линце, он грабил Европу, не так ли?

Шпееру, архитектору по образованию, рисовальщику, конечно же трудно отвечать на этот вопрос, я не тороплю его, я - жду.

- Да, с вашей формулировкой нельзя не согласиться, - ответил он наконец. К сожалению, было так, как говорите вы. Я помню кое-какие детали, но ведь это - не документы, так что вряд ли они вам пригодятся...

- Кто знает. Очень может быть, что в крошечной детали и заложен тот микрослед, который может вывести к макрорезультату.

- Довод, - усмехнулся Шпеер. - Имя Поссе вам говорит что-либо?