В действительности уход войск Кавказского фронта начался после заключения перемирия. Часть из них осталась на Северном Кавказе, где шла борьба против контрреволюционных войск.
Когда генерал умолк, Гегечкори вопросительно взглянул на комиссара внутренних дел Чхенкели, словно спрашивая его: «Как быть? Что предпринять?»
Вместо ответа Чхенкели опустил голову, подперев подбородок набалдашником толстой, тяжелой палки.
Из всех членов Закавказского комиссариата, присутствовавших на заседании, Гегечкори считал наиболее талантливыми политическими деятелями себя и Чхенкели. Поскольку Чхенкели молчал, он решил высказаться первым:
— Мы знаем, генерал, от имени какой рабочей партии действуют в тылу и на фронте эти так называемые делегаты, о которых вы только что говорили. Мы примем самые решительные, самые строгие меры против агитации большевиков. Мы сделаем все, чтобы оздоровить армию. Но для этого нужно время, а его у нас нет — нам необходимо безотлагательно ответить Турции на ее предложение. Конъюнктура, конечно, очень сложная и тяжелая… Прошу высказаться по поводу предложения Вехиб-паши.
Слово взял генерал Лебединский.
— По моему мнению, — заявил он, — мы должны незамедлительно сообщить Турции о нашем согласии заключить перемирие, а затем сделать все зависящее от нас, чтобы затянуть как можно дольше переговоры, выиграть время. Я убежден, что анархия в России скоро прекратится. Подождем до созыва Учредительного собрания, а тогда…
— Мне кажется, — заметил комиссар по делам военного и морского министерства полковник Донской, — что решать такой важный вопрос, как заключение перемирия с Турцией, мы не имеем права без России, без русской демократии…
Чхенкели прервал Донского:
— У нас нет возможности ждать созыва Учредительного собрания в России, ибо это может оказаться делом далекого будущего, а мы должны дать безотлагательный ответ. К тому же Турция обращается не к России, а к нам. Совершенно очевидно, что в настоящее время мы не в состоянии поддерживать связь с Россией. Мы отрезаны от нее. Спрашивается: а как нам быть? Мое мнение таково: по вопросу о заключении перемирия с Турцией надо проконсультироваться с правительством Юга России и тогда уже дать ответ Вехиб-паше.
Спор разгорался. Казалось, что из создавшегося положения не было выхода. С одной стороны, новорожденное закавказское правительство не решалось предпринять самостоятельные шаги без ведома России, а с другой — оно понимало, что ему во что бы то ни стало нужно добиться перемирия с Турцией. Правители Закавказья готовы были идти на любую сделку с кем угодно, лишь бы сохранить в своих руках власть и повернуть оружие в союзе с южнорусской контрреволюцией против Советской России. Они и слушать не хотели тех, кто, мысля трезво, предлагал единственно правильное решение: признать власть Советов, провозгласить советскую власть в Закавказье и совместно с русским народом отстаивать земли Грузии, Армении и Азербайджана от германо-турецких войск. Понадобилось не много времени, чтобы ход событий подтвердил правильность этой точки зрения.
Наконец, после длинных и туманных речей, было решено сообщить Вехиб-паше о согласии немедленно прекратить военные действия и начать переговоры о перемирии. По настоянию Пржевальского, в проект соглашения о перемирии был внесен пункт, по которому Турция обязывалась не производить такой перегруппировки войск, которая могла бы принести ущерб английской армии в Месопотамии.
Однако, приняв решение о мирных переговорах с Турцией, Закавказское правительство все же не решалось их начать. А турки не ждали, они продвигались вперед под тем предлогом, что армяне якобы чинят зверства в мусульманских селах и что Турция должна защитить жизнь и имущество своих единоверцев. В действительности же турецкие войска приступили по заданию германского командования к оккупации Закавказья.
— Сегодня я слышал, что турки подходят к Батуму, Грузия в опасности, — сказал Джвебе Григорию, Сандро и Корнелию, когда они шли на собрание в клуб федералистов.
Клуб помещался в здании бывшей духовной семинарии, и семинарская церковь была превращена в зал для собраний. Перед царскими вратами стоял стол, за которым сидели председательствующий на собрании и еще несколько человек.
Речь держал полковник Осико Ревазишвили — человек небольшого роста, голубоглазый, с длинными рыжими усами. В свое время он окончил военную академию, но, будучи осужденным по какому-то политическому делу, уже давно не служил в армии. Тем не менее полковник был знатоком военного дела, и дневник войны, который он вел в одной из газет, пользовался успехом. В своем дневнике Ревазишвили давал обзор операций на фронтах мировой войны, анализировал отдельные сражения, делал прогнозы будущих боев.
Помимо военного дела он увлекался литературой и написал несколько пьес. Одна из них, пьеса-сказка для детей, шла с успехом в театрах и нравилась старикам — провинциальным патриотам, пожалуй, больше, чем детям.
Сейчас Ревазишвили говорил об опасности, угрожавшей. Грузии и всему Закавказью в результате перехода турецких войск в наступление.