Лицом к лицу с расой

Я считала, что наша программа была направлена на то, чтобы помочь женщинам стать хорошими матерями своим детям, а не сдавать их при любой возможности в дневной садик. Отчитав меня за то, что я следовала инструкциям и пыталась предотвратить обман, директор обвинила меня в расизме и добавила: «Мы существуем для матерей, а не для детей».

В тот день я ушла домой в слезах. Меня поразили две вещи; я не могла понять, почему они считают, что я расистка; и для каких бы целей ни предназначался приют, интересы детей должны быть на первом месте. После почти двух лет работы в приюте я решила поискать другую работу, и перешла в административный офис на Манхэттене.

Я нашла работу в другой благотворительной организации, «Проджект Стритворк», которой тоже управлял фонд «Сэйф Хорайзон». Это был амбулаторный центр в Гарлеме для молодых людей с улицы до 24 лет. Большинство наших клиентов составляли местные подростки, многие из которых не работали, были наркоманами, и по этой причине пребывали в постоянной безысходности. Они состояли в уличных бандах, были проститутками и бродяжничали. В «Стритворк» давали приют, консультировали, кормили, давали возможность искупаться, посидеть в музыкальной комнате, в компьютерной, предоставляли элементарную медицинскую помощь, и даже иглоукалывание и медитацию. Центр также служил неофициальным убежищем для нелегальных иммигрантов и всякого рода преступников, скрывающихся от полиции.

Все программы «Сэйф Хорайзона» финансируются муниципалитетом, а также из государственных, федеральных и частных фондов. В «Стритворк» я, в том числе, занималась координацией и подготовкой данных и отчётов, что предполагало ведение статистики. Чуть ли не каждый месяц мой руководитель вносил изменения в мои отчёты, увеличивая число обслуживаемых, чтобы получить больше средств из фондов.

Сама внешность руководителя «Стритворка» должна была служить предостережением при прохождении собеседования, но все разумные предосторожности были вытравлены во мне годами идеологической обработки. Это был грузный негр с масляными дредами. И, вероятно, гомосексуалист. На его столе на видном месте стояла огромная деревянная скульптура члена. В конце собеседования он сказал мне: «Именно потому, что ты симпатичная белая девушка, ты не впишешься в коллектив «Стритворка», пока не переспишь с кем-нибудь из сотрудников». Я посмеялась, подумав, что это такая своеобразная шутка.

Девиз «Стритворка» — «У нас непредвзятая среда». При этом, каждую среду все 75 сотрудников были обязаны собираться и рассказывать о своих проблемах. На этих обязательных еженедельных восьмидесятичасовых сеансах мы должны были выкладывать собственную личную жизнь перед сослуживцами. Эти сеансы выключали нас из рабочего процесса на весь день, и устраивались в ущерб оказанию помощи нуждающимся детям. Почти на каждой такой встрече, какой-нибудь чёрный сотрудник, — а таких было подавляющее большинство, — без явной причины выражал свой гнев белому сотруднику. Если белые люди не выражали достаточной угодливости и почтительности чёрным, то это рассматривалось как оскорбление.

Белого заставляли стоя выслушивать вымышленные обвинения в оскорблениях. Я была свидетельницей того, как белые вставали на колени перед неграми и просили прощения за рабство, за белое превосходство, за чёрных, содержавшихся в тюрьме, за плохое состояние районов, в которых проживают негры, за СПИД и употребление наркотиков в их среде, и прочее. Очень часто белых сотрудниц коллектив сердитых негров и латиносов доводил до слёз. Когда белый сотрудник унижался в достаточной степени, очистительный эффект достигался, и тогда объявлялось временное перемирие. Негодующего чёрного сотрудника хвалили, его гнев поощрялся, а униженного и забитого белого работника переводили на испытательный срок и, в виде акта наивысшего великодушия, позволяли остаться на работе. Такие сеансы проводили социальные работники, но часто их проводили сами сотрудники, а социальные работники просто наблюдали.

Мне вменялось обязательное посещение этих сеансов, на которых внимание иногда уделялось и мне. Сильно надо мной при всех не издевались, но ненависть к белым чётко направлялась и на меня.

Расовая политика проводилась очень строго. Нам запретили праздновать День Колумба, потому что Колумб был «расистом, ставившим своей целью геноцид». Вместо этого мы должны были отмечать День Мартина Лютера Кинга и месячник истории чёрных. Фактически, в День Кинга я должна была сверхурочно выполнять неоплачиваемую работу.

Я помню, как единственного белого гетеросексуала, уволили за то, что он после работы во время сеанса самоуничижения перед сотрудниками в баре сказал, что «чёрная раса создана для танца». Вероятно, у белого не было права говорить что-либо о расе, даже если это было лестное утверждение. Этого белого парня обвинили в краже и уволили. Все сотрудники знали, что он был не виноват в краже, но он был белым и по той фразе было ясно, что он расист, а этого было достаточно для его увольнения.