Лицом к победе

 Дубов расстрелянных стволы,
Морозный воздух крепче водки.
Я роту вел через тылы
В ночной обход одной высотки.

Она была совсем мала.

Но, вспять отбрасывая танки.
Два дня сбивала и рвала
Строй и энергию атаки…

Тьма. Снег шуршал, сыпуч и сух.

Каких-то тропок рвались звенья,
И в сизой мути был мне слух
Как бы вторым комплектом зренья.

И, с бело-серою стеной

Стараясь свыкнуться и слиться,
Я как бы видел за спиной
Сосредоточенные лица.

И тот особый посверк глаз,

То их мерцание и жженье,
В которых жизнь самозажглась
Необратимостью решенья.

И я смирял свое в себе,

И шел, и вел навстречу бою,
Чтоб равным в общей стать судьбе
И все же быть самим собою,

И личной цели не иметь,

И пораженье, торжество ли,
И честь победы или смерть —
Принять в своей и в общей доле.

С тех пор везде и в час любой,

В любые жизни повороты
Я слышу, вижу за собой
Солдат в века идущей роты.

И проверяю сам в себе

Решимость и готовность к бою,
И растворяюсь в их судьбе,
Чтоб вправду стать самим собою.

СЕМЕН ГУДЗЕНКО

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв.
И умирает друг.
И значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв.
И лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Был бой коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

* * *

Я был пехотой в поле чистом,
в грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
в последний год на той войне.

Но если снова воевать…

Таков уже закон:
пускай меня пошлют опять
в стрелковый батальон.

Быть под началом у старшин

хотя бы треть пути,
потом могу я с тех вершин
в поэзию сойти.

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ