Люби меня

Горло мое сжалось, а в груди зашевелилось что-то тяжелое. Всем телом я буквально упала на стул и попыталась слиться с холодильником. Наверное, я побледнела от слишком уж старательно приложенных усилий, потому что сестра покачала головой, вздохнула и вышла из кухни.

– С чего мне идти к этому идиоту? И хватит уже о нем говорить!

Захлопали дверцы шкафа, загремели ключи. Из коридора донесся обеспокоенный голос:

– Я еще вчера заметила: что-то случилось? Поссорились с Фе…

– Еще слово, и я кину в тебя яичницей!

– Ладно, ладно. До вечера!

Дверь захлопнулась, и я осталась одна. Ковыряясь вилкой в тарелке, я жалостно смотрела на ее содержимое: у меня совершенно не было аппетита. Наверное, когда влюблен, становишься идиотом, и все остальные рациональные чувства притупляются. «Влюблен? Кто это влюблен?», – я выронила несчастный столовый прибор и вздрогнула, но не от грохота посуды, а от ужасно громкого стука своего глупого сердца. «Может я заболела? Сходить к кардиологу? Выпить что-нибудь успокаивающее?», – подумала я, но уже знала, что обмануть себя не получится. Я вскочила с места и побежала к кровати. Там, под подушкой все еще лежал мобильный телефон. Дрожащими руками я достала его и с надеждой всмотрелась в экран. Засверкали новые сообщения:

– Добралась до дома?

– Сестра сказала, ты уже спишь.

– Завтра нам к первой паре, не проспи.

– Я приду по-раньше и буду тебя ждать. Поговорим спокойно?

Слова Феди уже запрыгали и поползли по углам, но я сильно зажмурилась, чтобы снова не расплакаться. Я представила, что если сейчас открою глаза, снова увижу этого глупого мальчишку прямо перед собой. С того самого дня, когда он по ошибке прочел то дурацкое письмо, Федя был для меня и стеной, закрывавшей собой все, что меня тревожило, и дверью, открывавшей все, что потом приносило радость.

Не помня себя, я побежала к мирно дремавшему компьютеру и нетерпеливо защелкала по клавишам клавиатуры. Экран монитора засветился, я быстро нашла нужный мне файл. Те самые слова, соединившие нас с Федей когда-то, смотрели на меня в упор. Я решила, что не уберу ни буквы, но добавлю четыре новых. Поставив курсор в самое начало текста, я робко напечатала: «Феде».

Бросив распечатанный листок в рюкзак, я подумала, что он он, на вид такой легкий и воздушный, прибавил веса мне на плечи. Я наспех напялила кроссовки и выбежала из дома.

Дверь аудитории была приоткрыта. Я слегка толкнула дверь и вошла внутрь. Картина показалась знакомой: в окна заглядывало солнце, отчего я прищурилась, а в тихом помещении, прислонившись к первой парте, стоял один только Федя. Его лицо заулыбалось этой дурацкой своей улыбкой, но прежде, чем он успел что-то сказал, я подскочила к нему и плотно закрыла его рот своими руками. Федя смотрел на меня спокойно, по-доброму. Я отдернула руки от его губ и закопошилась в рюкзаке. Лист бумаги смялся и задрожал в такт моему неспокойному дыханию.

– Я проверила адресата, – сказала я, с силой прижав жалкий лист к груди Феди. – На этот раз письмо доставлено тому, кому оно предназначалось. И тебе лучше сдержать свое обещание, иначе… Я стукну тебя кроссовкой.

От волнения я закрыла глаза, и вдруг мне стало очень тепло, тепле, чем когда бы то ни было раньше. Большие руки Феди обняли меня, и я снова подумала: «Может у него проблемы с пропорциями?». Затем я прижалась к этому глупому мальчишке щекой и сказала чуть слышно:

– Идиот.

Кажется, он что-то ответил, но я не смогла расслышать его слов. В ушах пульсировал громкий стук сердца, но не моего сердца – стучало сердце Феди.