Люби навсегда

Отец рабочий. Мать артистка.
И шепоты вползали в дом
О том, что очень много риска
В соединении таком.

Что им не суждено жить в мире,
Что счастье их пойдет на слом:
Не упаковывают гири
С фарфором вместе и стеклом.

Отец миндальничать не любит,
И правду-матку сгоряча
Он по-рабочему отрубит,
Без театральности, сплеча.

Порой казался он жестоким.
Избрала мать иной язык:
К полутонам, к полунамекам
Нрав артистический привык.

Допустим, не было оваций
И правде требуется дань.
Допустим, надо бы признаться,
Что был провал и дело дрянь.

Звучит признанье неудачи
Не как судебный протокол.
Артист нам скажет не иначе:
– Вчера я в образ не вошел!

Отец был прям с собой и с нами,
Не раз вгоняя в слезы мать,
И лишь своими именами
Любил он вещи называть.

Бывало, лицемерят гости
Перед коллегой. А отец
Вдруг тихо скажет:
                      – Лучше бросьте,
Скажите: разве вы певец?

И тенор только глянет косо,
Но токарю его не жаль.
Он труд любил звонкоголосый,
Чтоб голос пел и пела сталь!

Талантливые не боялись.
Его побаивались те,
Что предпочли искусству зависть
И лицемерье – прямоте.

Они-то матери шептали:
– Как вы могли судьбу связать
С медведем грубым! Вы пропали!.. —
И, слушая, вздыхала мать.

Те заговорщики-бояре
Плели интригу до утра.
И вдруг в дверях нежданный, ярый
Отец, страшней царя Петра.

Как будто с верфи корабельной,
В рабочей блузе входит он.
И сын, мечтатель и бездельник,
Отцовским взглядом пригвожден.

Я в пол уставлюсь виновато.
Ведь я причастен к смуте сей.
Так пред отцом Петром когда-то
Стоял царевич Алексей.

* * *