Люби ради него самого (СИ)

Как только дверь за двумя господами закрылась, Роберт Моор откинулся в своем новом кресле, и улыбка не сходила с его губ. Улыбка, которая совсем не делала его лицо более привлекательным, потому что глаза этого человека никогда не улыбались. Очевидно, сказывались долгие годы тяжелой работы: он исколесил полмира, представляя волю Его Величества во многих странах, в основном в странах Востока. Там мужчина узнал, что сохранить жизнь и язык очень непросто – гораздо сложнее, чем во Франции. Он ушел по собственной воле, но все равно остался в политике – на более безопасном, но не менее выгодном месте. Его жизнь была предметом зависти для очень многих, его ум, холодный и расчетливый, помогал найти выход из любой ситуации, однако случаются ситуации, предугадать которые мы не можем – они даются человеку, чтобы указать ему на его место. Роберт Моор уже три года как потерял жену, с которой прожил двадцать один год. У него осталась дочь – дочь, совсем не похожая на свою мать, с именем, которое никогда не нравилось Роберту. Из-за работы он уделял дочери мало времени, и в конце концов результат не заставил себя долго ждать. Между ними не было ничего общего, кроме разве что страны проживания – но и это ненадолго. Девушка собиралась уехать, и сегодня приехала, чтобы попрощаться.

«Излишняя формальность, - передернуло мужчину, - вполне можно было без этого обойтись. Канун Рождества… праздник, который все привыкли отмечать с семьей… глупости». Может, за этими мыслями мужчины скрывалась боль от потери любимого человека, а может, простое малодушие – ребенок был не похож на родителя, и этим могла объясниться его враждебность, но все это лишь догадки.

- Реми! – мужчина так углубился в изучение бумаг, что совсем забыл о времени.

- Да, мсье? – тут же вошел приятный молодой человек с располагающей внешностью и улыбкой, в которой можно было прочитать легкий страх. Юноша, как и все, трепетал за свое место, которое он мог потерять при новом руководстве.

- Моя дочь еще не приходила? – с плохо скрываемым раздражением в голосе поинтересовался Моор.

- Нет, - покачал головой Реми.

- Ладно… подготовь мне встречу с вот этими господами, - директор отдал секретарю список тех, чьей поддержкой точно можно было заручиться. – Устрой встречу завтра вечером, и чтобы никаких… неожиданностей. Это ясно? – Роберт смерил молодого человека своим взглядом, от которого многим становилось не по себе, и секретарь не стал исключением.

На сцене тем временем царил гвалт и крики, танцовщицы не могли подстроиться под характер Карлотты, а последняя выражала на громком итальянском языке все, что она думает о девушках, директорах, призраке и опере в целом. Скандал прервался совершенно неожиданно – Убальдо вдруг обратил всеобщее внимание на необычный факт, что к ним на сцену поднялось очаровательное создание, девушка лет шестнадцати с прелестными глазами, полными восхищения. Эти огромные голубые глаза смотрели на балерин, на их воздушные газовые платья, на танец, в котором девушки так легко раскрывали свое искусство. Плавно взгляд перешел на огромную живую елку, искусно украшенную не только шарами, бусами и гирляндами, но также яблоками, шоколадками и карамелью. Глаза гостьи загорелись от предвкушения скорого праздника. Пусть он пройдет в очередной раз не совсем так, как она планировала, но все равно, рядом с близким человеком…

- Вы, должно быть, мадемуазель Моор? – итальянец, дружелюбно улыбаясь, подошел к гостье и протянул ей руку, когда та утвердительно кивнула. – Добро пожаловать!

- Благодарю вас, - девушка пожала протянутую руку. – Мне очень приятно познакомится с вами, мсье, и выразить восхищение по поводу вашего пения… Синьора Карлотта – несказанно рада лично встретиться, - кажется, девушка сейчас не думала о тех, кто стоял перед ней – ее взгляд блуждал по сцене, выискивал кого-то за кулисами и внимательно цеплялся за верхние этажи.

- Как ваше имя, мадемуазель?

- Ленор, - повернувшись, гостья очаровательно улыбнулась. - Ленор Моор. А сейчас… Вы не подскажете, как мне дойти до кабинета отца?

Около двадцати голосов (а может, и больше) подробно описали ей маршрут; многие вызвались ее сопроводить, в том числе и Убальдо. Однако Моор вежливо отклонила все предложения, сославшись на то, что она не смеет отрывать их от репетиции, а на самом деле… на самом деле кто-нибудь из труппы мог услышать, как стали бы разговаривать отец и дочь, и тогда поползли бы ненужные слухи.

Девушка уже не была такой юной – она давно начала догадываться, почему отец относится к ней так холодно и отстраненно. Поначалу догадка вызвала в ней ужас и отвращение, но подтверждение приходило столько раз, что мысли Ленор возвращались к ней снова и снова. Кажется, она действительно была Моор только на бумаге.