Мне противно произносить эту жалостливо-слезливую фразу, но я все же говорю: «Потому что тебе осталось жить с этим только одну ночь».
«Не произноси такие вещи», – говорит она.
«Не делай такие вещи», – говорю я.
Она замолкает. Я лежу в темноте, голова кружится, я кладу руку на сердце и тихо говорю себе: «Я возвращаюсь к себе. Я возвращаюсь к себе. Я возвращаюсь к себе».
День перед моим отлетом. Она нашла себе жилье и переедет, пока я буду в Сан-Франциско. Я просыпаюсь с желанием, чтобы этого дня не было, чтобы я мог просто стереть его. Пока ее нет, я звоню Шерил.
«Мне нужно, чтобы ты напомнила правду», – говорю я.
Она целый год гастролировала с Опрой. У нее есть уровень видения реальности, который не имеет равных, и я отчаянно нуждаюсь в нем.
«Разбитое сердце пробуждает моменты, когда нас покидали, – говорит она. – Маленький ребенок, который испытал подобное – а мы все это испытывали – напуган. В детстве родители олицетворяют весь мир, поэтому, когда они бросают нас, это означает смерть».
Это меня останавливает. Мне кажется, что страдаю именно я, а не давно забытый ребенок. Но то, что она говорит, даже если это крошечная часть правды, звучит правильно.
«Твой внутренний ребенок должен знать, что может доверять тебе. Что ты у него есть. Каждый миг, когда тебе больно, когда ты прокручиваешь трагические мысли о будущем, обращайся к своему сердцу. Положи на него руку и скажи «Я у себя есть». Это все, что ему нужно».
Когда я кладу трубку, то делаю то, что она советует. «Я у тебя есть, ты можешь мне доверять. Я у тебя есть. Я у тебя есть».
Я иду в спортзал. Вижу человека, который старательно тренируется и говорю ему: «Впечатляет». Мы встречались здесь раньше, но никогда не разговаривали. Он подходит, улыбается и достает телефон, чтобы зайти на сайт спортзала.
«Посмотрите, – говорит он. – Это я».
Он – лучший посетитель месяца. Слева – фотография бесформенного человека. Справа – он-сегодняшний, мускулистый.
«Впечатляет», – снова говорю я.
«Трансформация требует работы», – говорит он.
Я тупо смотрю на него. «Можете это повторить?»
«Трансформация требует работы».
«Цитата недели, парень, – говорю я ему. – Цитата недели».
Как-то я говорил с Шерил, и она сказала: «У тебя одно из лучших сердец, которые я когда-либо встречала». Я задумался над этим. Что нужно, чтобы в это поверить? Неужели Бог должен разверзнуть небеса и обрушить их на меня? Или я должен осознать себя на смертном одре?
Чтобы переродиться, сначала нужно умереть. И кризис действительно похож на смерть. Хватит недооценивать то, что люди, которых я уважаю, видят во мне.
«Защищай свое сердце, – сказала Шерил. – Дай то, что ему нужно»
Я буду. Чего бы это ни стоило. Я буду.
Проблема с разбитым сердцем заключается в том, что кажется, будто эта боль никогда не закончится. Вас захлестывают эмоции, воспоминания и проекции. И как раз в тот момент, когда вы особенно взвинчены, на вас обрушивается еще одна волна. Это продолжается и продолжается.
Она возвращается с работы, обнимает меня.
«Любовь моя», – говорю я. Мы всегда так называли друг друга. Она делает шаг назад и молча улыбается. Хватит. Срывать этот пластырь будет больно, но я должен это сделать. Я пересказываю ей слова Шерил о моем сердце. Потом говорю: «Мне нужно спасти его. Я не знаю, как, и смогу ли я это сделать, но мне нужно спасти его». Она кивает. Я знаю, что она любит меня, но решение принято.
«Я ухожу, – говорю я. – В пять у меня стрижка. Я вернусь к шести и хочу, чтобы ты ушла, чтобы тебя здесь не было, когда я вернусь. Потому что по возвращении мне нужно будет писать, собирать вещи и смотреть в лицо этому горю».
Она меняется в лице. Я продолжаю: «Я улетаю завтра утром, и тогда ты сможешь вернуться. И когда будешь забирать свои вещи, не оставляй мне ничего. Ни записки, ни подарков, ни записей о нас. Ничего».
Она не ожидала этого.
«Я знаю, какие уроки ты думаешь извлечь из наших отношений, – говорю я. – И я также знаю еще пару уроков, которые ты невольно усвоишь. Они твои. Моя ответственность – сохранить мое сердце».
Я стою рядом, пристально вглядываясь в нее.
«Вот человек, который был искренен и оставался бы рядом с тобой всю твою жизнь. Ты понятия не имеешь, что такое любовь, – потом я ничего не могу с собой поделать. – Если ты решишь, что это именно то сердце, которое тебе нужно, тогда протяни руку».
Ни один из нас не отводит глаз.
«И последнее, – говорю я. – Это единственное, о чем я тебя прошу. Надевай шлем». Она любит кататься на велосипеде по городу, и я всегда заставлял ее ездить в защите. Я все еще искренне люблю ее. Для меня ничего не изменилось, кроме одного: я собираюсь спасти себя.
Я хватаю куртку и выхожу, не оглядываясь. Спускаюсь по лестнице, не дожидаясь лифта. Та приводит меня в подвал, и мне приходится подниматься на третий этаж и спускаться на лифте, что заставляет чувствовать себя немного глупо. Но мне все равно.
Я выхожу в вечер, иду прямее, чем когда-либо раньше.