Любимая

Говоря это, она ловко скинула дымчатую накидку и шафрановый пеплос, предстала перед Сократом во всем мощном великолепии своей наготы. С нее можно было бы ваять богиню плодородия Деметру: круглые розовые колени, с ямочками, крепкие тугие ляжки, позолоченные солнцем, широкие бедра, курчавая тьма в паху, выпуклый гладкий живот и схожие со слегка вытянутыми дынями груди, жаждущие рук мужей...

Сократ не был бы скульптором, если б не восхитился при виде этой мощной обнаженной натуры, однако восторг тот был уже не только восхищением ваятеля, но и безумным ликованием самца.

- Музыка нам уже не нужна... - хрипловато произнесла пирейская Деметра, привлекая к себе Сократа и опускаясь вместе с ним на ложе у стены. - О пресветлая Афродита! Да ты впервые, что ли?!. Ничего, я тебя всему научу, всему!.. Только это еще дороже, еще, еще, еще!...

Перед самым рассветом выбрался Сократ из портовых трущоб Пирея. В приземистом доме с красным яблоком над входом он оставил все принесенные с собой деньги. Но не это вовсе огорчало. Его мутило. И все казалось фальшивым, подмененным: Эринии вместо Харит, холодный камень вместо луны, горячий камень вместо солнца, тошнота вместо радости!..

Этим утром он впервые за всю свою осмысленную жизнь не приветствовал встающее светило вскинутой правой рукой. Сократ сидел на пыльном камне, обхватив рыжеволосую голову небольшими, но крепкими ладонями. Подошедший к нему печальный бродячий пес чутко слушал его сдавленный смех.

А это был плач.

5.

Мышку спугнул вовсе не плач Сократа, а скрип отворяющейся двери. В темницу вошел старый, лишь чуть моложе узника, тюремщик с перекошенным от зубной боли лицом. К Сократу он за месяц тоже, как мышка, успел привыкнуть, потому заходил и без надобности особой - просто потолковать с умным человеком, хоть он и преступник. - Я услыхал твой смех, Сократ? Уж не почудилось ли мне? - спросил он, по-хозяйски усаживаясь на низенькую тюремную скамеечку.

- Клянусь Зевсом, не почудилось! - отозвался со своего ложа-топчана узник, украдкой утирая слезы. - Приветствовать смехом новый день - что может быть лучше? - Да, если он не предпоследний... процедил, кривясь от боли в дупле, восковоликий тюремщик.

- О досточтимый Никанор, мой неподкупный цербер! Любой день земной жизни равно достоин плача и смеха! - через силу улыбнулся приговоренный к смерти.

Тюремщика обидела усмешка Сократа.

- Неужто похож я на многоглавого пса, охраняющего врата Аида? Ты слишком несправедлив ко мне, Сократ, слишком!.. - Никанор чуть было сгоряча не проболтался о тайне, неизвестной пока смертнику, да вовремя остановил себя. - Правда, в твоем положении трудно быть справедливым. Вот у меня, к примеру, ноет зуб - так я только о нем и думаю, все время ласкаю его языком...

- Опять разболелся? - участливо откликнулся Сократ. - Это у тебя от вредной работы: сыро здесь, прохладно... Ничего не поделаешь, придется мне заговаривать твой зуб!

- Все смеешься? Смейся!.. - уязвленный Никанор вздумал постращать узника. - А триера с острова Делос уже на подходе к Афинам. Кончились празднества в честь Аполлона, завтра отравитель разотрет для тебя свежую цикуту.

- Излишне напоминать мне об этом, - невозмутимо ответил Сократ. - Для меня это - как больной зуб для тебя, который ты не забываешь неустанно ласкать языком. Но давай, любезнейший Никанор, попробуем отвлечься от болей своих, потолкуем на более возвышенные темы... К примеру, мы могли бы порассуждать о неслучайности одновременного рождения двух таких разных божеств, как Аполлон и Артемида.

- Но ты ведь как раз за безбожие и осужден!.. - не удержался от восклицания Никанор.

- Мы договорились не возвращаться к "больному зубу", а ты все свое гнешь, неугомонный!.. Неужто не понял еще, что я знаю о богах куда больше, чем судьи мои?

- Знать - это не то! - убежденно заявил тюремщик. - Я вот свою тюрьму до последнего закутка знаю, а надоела она мне смертельно!

- Настоящим знанием пресытиться нельзя... задумчиво произнес Сократ. - Всегда есть время понять: я знаю, что я ничего не знаю... А разве есть что превыше Знания, Никанор? Быть может, Оно и есть единственный Бог!

- Ну вот! За новых богов ты и поплатился!..

- Давай уж тогда разом, Никанор!.. В чем еще меня там обвиняли? В растлении молодежи?.. Надеюсь, ты не подозреваешь меня, как некоторые, в плотском влечении к моим молодым друзьям?

- Да не в этом дело! - заерзал на скамейке восковоликий тюремщик. - Ты растлевал умы своих учеников!

Сократа слова его сильно задели.

- В который раз тебе повторять: не было у меня учеников. Нету!.. Мои слушатели постигали знания вместе со мной, я помогал им, они - мне. Я зову их друзьями, а не учениками!.. Ты ведь видел их, Никанор, говорил с ними... Платон! Аполлодор! Ксенофонт!.. Да пусть кто попробует растлить эти умы - не удастся, клянусь псом!.. Я не позволю никому оскорблять моих друзей!

- Да я не со зла, чужие слова повторил... забормотал виновато Никанор. - А друзья твои и впрямь люди обходительные...

Сказать так он имел полное основание, да не смел объяснить узнику - почему.