Любимая и потерянная

Бушар оживился. Этот Макэлпин был так взволнован, что разговор сулил быть интересным. Наливая себе кофе, Бушар сверлил Макэлпина внимательным взглядом. Но вот он наклонился, глаза его заблестели — сейчас он сам будет не спрашивать, а объяснять, сам покажет Макэлпину те скрытые пружины, которые руководили им. Поиски этих пружин — самая увлекательная часть его работы, и он не ошибся, признав в Макэлпине человека своего уровня, способного разбудить его любопытство.

— Вы говорите, вы ее любили, — начал он сочувственно. — Что ж, это можно понять. Хорошенькая девушка. Но ведь дочь мистера Карвера тоже красива. Говорят, эта мисс Сандерсон вела весьма вольный образ жизни, отличалась специфическими вкусами. Любила бывать в таких местах, где ей бывать не полагалось бы. Вы человек утонченный, образованный. Преподаватель университета. Что-то в этой девушке разожгло ваше любопытство? Э? Я не ошибся? Мне нужно понять, что вас толкнуло к ней. Нечто странное, неуловимое… возможно, неудовлетворенность своей жизнью, скука.

Одурманенный этим потоком слов, Макэлпин, не мигая, глядел сыщику в лицо, а тот и сам увлекся не на шутку, довольный своей проницательностью.

— Улица Сент-Антуан, — продолжал он, — где так тесно перемешались белые и черные, это ведь как раз та почва, на которой у такой вот белой девушки могут развиться самые причудливые и извращенные наклонности. Конечно, это заинтересовало вас. Ни с чем подобным вы еще не сталкивались. Так ведь? Лично мне понятна эта жажда новизны. Вам знакомы произведения Жида?

— Еще бы. Еще бы.

— Андре Жид. Французский романист. Читали вы его? — спрашивал Бушар Макэлпина, который, выпрямившись, возмущенно на него глядел. — Читали или нет?

— Ох, уж эти мне разговоры о Жиде, — желчно оборвал его Макэлпин. — Один треп. Уверен, что никто тут не читает Жида.

— И тем не менее…

— Тем не менее — что?

— Он, знаете ли, отличный стилист.

— О, бог ты мой! Все мы отличные стилисты. Где я?

Он огляделся и, побледнев, тупо уставился на Бушара. Потом махнул рукой и, закрыв лицо ладонями, заплакал.

Бушар очень растерялся, его взгляд, светившийся сочувствием и интересом, выразил неодобрение. Как это примитивно. Он встал и обошел вокруг стола.

— Ну, хватит, хватит, — сказал он грубо. Сам он с детства не плакал при людях. — Да будет вам.

Но Макэлпин его не слушал. В дверях появилась толстушка стенографистка, следом за ней шла Кэтрин.

— Будьте же мужчиной, — прошептал Бушар, теперь уже и вправду разозлившись.

— Да, да. Простите, — сказал Макэлпин.

Кэтрин отшатнулась к стенке, увидев его жалкое лицо. Она с упреком взглянула на сыщика.

— О мадам, — заговорил он, кланяясь, — очень мило, что вы пришли. Садитесь же. Вот сюда, за стол. Благодарю вас, — добавил он, когда Кэтрин подошла к столу.

— Мистер Макэлпин, — сказал он весело. — Вы, право же, можете поблагодарить меня за то, что я звонил сейчас по телефону. Эта миссис Агню, сама того не ведая, оказала вам огромную услугу, сообщив о человеке, который был в квартире после вашего ухода. Я звонил в гостиницу. Ночной портье помнит, как вы возвратились. Он и время заметил. Час был слишком поздний для прогулок без пальто и шляпы. Но… названное им время совпадает с тем, которое указали и вы. — Он повернулся к Кэтрин. — Тем не менее мистер Макэлпин не отрицает, что он причастен к делу, и то же самое считаете и вы, мадам.

— Я не знаю, — волнуясь, проговорила Кэтрин. — Я сказала лишь…

— Да, я причастен, да, — перебил ее Макэлпин. — Ваше право, Кэтрин, узнать, в чем заключается моя причастность.

— Но раз это не вы… я хочу сказать, если… — Кэтрин так волновалась, что ей трудно было говорить, — если бы вы мне хоть позвонили… объяснили бы…

— Погодите минутку, — взмолился Макэлпин.

— Не мешайте же ему, — нетерпеливо сказал Бушар. — Я хочу узнать, давно ли он знаком с этой девицей.

— С тех самых пор, как я сюда приехал, — сказал Макэлпин.

— О нет, Джим! — прошептала Кэтрин.

— Это правда, — твердо ответил он.

Макэлпин начал говорить и, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, ровно, он не поднимал глаз от ножки стола. Слушатели его не смущали. Но ему хотелось, чтобы они поняли мучительную несправедливость того, что случилось. Пусть узнают все, все как есть.

Он рассказал им, как познакомился с Пегги, как эта девушка, сперва пробудившая в нем любопытство, с каждым днем все больше занимала его мысли, как он постепенно начал понимать ее, как постепенно все сильнее и сильнее убеждался в том, что не ошибся в ней. Ему хотелось только одного — чтобы она нашла себя. Он любил ее. Но все другие не желали принимать ее такой, как она есть. Все хотели ее сломить, все на нее ополчились. И в их враждебности он чувствовал угрозу, как чувствуешь чьи-то крадущиеся шаги в темноте. Сам он верил в нее вопреки всему, что видел, вопреки уговорам приятелей, даже вопреки ее стремлению заигрывать с опасностью. Он знал, что все это лишь наносное. Шаг за шагом он уводил ее туда, где ей пристало быть, и терпеливо ждал, когда она поймет, что сможет полюбить его.