Любимая и потерянная

Он говорил запинаясь, с трудом подыскивая слова, забыв о своих слушателях. Иногда и вовсе замолкал, припоминая какой-нибудь случай, чтобы пояснить свою мысль. У него сдавило горло, когда он рассказывал о тех часах, которые он в одиночестве провел на Крессент-стрит, в своих мечтах рисуя Пегги не здесь и не на улице Сент-Антуан, и среди совсем иных людей, и иначе одетую. Он рассказал, как радовался ее смеху, проблескам ее нежности. Подняв глаза, он взглянул на Кэтрин и, увидев на ее лице сочувствие, заговорил с печальным воодушевлением.

Кэтрин искала в сумочке платок, ей было горько слушать историю его любви к другой и знать, что к ней самой его сердце всегда было глухо. Но она все, все поняла, не поддавшись мелочному чувству зависти, и жадно слушала. Глаза ее блестели. «Да, я не ошиблась в нем, — думала она, — я знала, что он может полюбить преданно и страстно, беззаветно и пылко. Поэтому-то и я полюбила его. На месте этой девушки могла быть я. Могла быть я», — повторяла она с болью в сердце и снова слушала слова, которые всегда хотела от него услышать, и вся пылала, потому что ей казалось, что она и эта девушка — одно. Это к ней он продирался сквозь толпу во время драки в ночном клубе, к ней мчался по улицам, а когда он рассказал, как вбежал в комнату Пегги и что было дальше, у Кэтрин перехватило дыхание, и она застыла, томясь в мучительно-покорном, жарком ожидании.

— Я мог остаться с нею до утра, — сказал он. — Она была моя. Совсем моя. Но когда я вспомнил прежнее… других… вспомнил всех этих… то я не смог поверить, что ей нужен только я. Я оказался под рукой случайно, когда все бросили ее, оставили одну. В ней говорило чувство благодарности. Я не хотел быть с ней нечестным, хотел дать ей возможность разобраться в своих чувствах. Разве хорошо было бы первый раз остаться у нее именно в эту ужасную ночь? Ведь больше всего она нуждалась в уважении, верно? Я ведь был прав, когда не захотел воспользоваться ее минутной слабостью?

Он замолчал, и Кэтрин и Бушар настороженно ждали, что дальше, что означают все эти вопросы.

— Так вы оставили ее? — спросил Бушар.

— Лишь до утра. Всего лишь до утра, чтобы она смогла свободно сделать выбор, понимаете?

Как давило его их молчание, как нестерпимо было чувствовать на себе взгляд Кэтрин. Она медленно встала.

— Ах вот что, — сказала она.

В ее мыслях он не Пегги, а ее саму бросил в этой комнате, подавив в себе порыв неумолимой безрассудной страсти, который бы она смогла простить и оправдать. Кэтрин смотрела на него с возмущением.

— Кэтрин, — сказал он и, обойдя вокруг стола, виновато приблизился к ней. — Я знаю, что вел себя с вами нечестно.

— Что? — переспросила она брезгливо. — Нечестно?

В ней все смешалось, и она сама не понимала, что с ней было и чего не было, чего она хотела, чего — нет.

— Я понимаю, что вы пережили, — он с робким участием взял ее за руку.

— Ах да оставьте вы меня, — со злостью вскрикнула она и ударила его по лицу.

Ошеломленный, он отшатнулся к столу, невольно схватившись рукой за щеку. Кэтрин, натянутая, как струна, готовилась выслушать упрек Бушара. Ей хотелось высокомерно улыбнуться, но ее саму смутила эта вспышка. Что скрывалось за этой вспышкой? И как ее могли истолковать другие?

— Я вам больше не нужна, мосье Бушар? — спросила она нервно.

— Нет, мадам. Теперь уж все.

— Благодарю вас, — сказала она, как всегда, отчетливо и холодно и быстро вышла.

Больней, чем пощечина, Макэлпина жег взгляд, которым Кэтрин посмотрела на него, жег так нестерпимо, что хотелось плакать.

— Почему она ударила меня? Почему?

— Вспылила. С женщинами это бывает, — философски пояснил Бушар. — Боюсь, вы оказались на поверку несколько иным, чем она вас себе представляла.

Глава двадцать девятая

С горящими от стыда щеками Макэлпин тяжело повалился на стул и замолчал так надолго, что растерявшийся сыщик, не зная, как с ним быть, в конце концов предложил ему сигарету. Макэлпин взял ее, сунул в рот. Его движения были медленны, осторожны. Сперва он поднес зажигалку Бушару, потом закурил сам. Ход его мыслей эти действия не нарушили.

— Так кто же все-таки мог это сделать? — вдруг спросил Бушар.

— Не знаю.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Нет.

Макэлпин словно погрузился в спячку. Ему все было безразлично.

Бушара это рассердило.

— Что бы вы сказали, например, о Вольгасте? — допытывался он.

— По-моему, вряд ли.

— Я слышал одну вашу фразу в баре «Шалэ». Когда я вошел, ваш приятель спросил вас, о чем идет речь. И вы ему ответили, что речь идет о Вольгасте и о какой-то лошади.

— Ах, это! — вяло произнес Макэлпин. — Это так просто, шутка.

— К тому же у Вольгаста есть алиби.

— Алиби есть у всех.