Любимая мартышка дома Тан

Некоторые из сидевших кружками на земле и оглядывавшихся в поисках тени встретили меня как родного. Я сделал знакомому уже офицеру успокаивающий жест: всё в порядке. И сказал так, чтобы слышали и часовые:

– Сейчас будут новости.

Кажется, меня услышало несколько человек. В любом случае я стал уже частью местного пейзажа, и заговорщики вряд ли сомневались, что я делаю то же дело, что и они.

– Так, а вот где тут кухня? Я бы что-нибудь… – не очень уверенно спросил я у ближайшего солдата.

– А вот к кухне генерал Яо нам запретил подходить даже близко, – злорадно сообщил мне гвардеец. – Потому что нечего там делать: еды на всех нет, а хватает вот только на тех. – И он без всякого почтения кивнул в сторону галереи, где в полутьме таились император и прочие.

Милый ты мой генерал Яо, я бы тебя сейчас обнял крепко-крепко. Значит, в самой кухне и возле неё гвардейцев нет и не будет. Да это же просто именины сердца.

Ну, а в остальном, дорогой генерал, всё было задумано отлично: окружить императора и семью Ян не просто стеной гвардейцев, а очень голодных и злых гвардейцев.

– Да мне бы чуть-чуть, или что-нибудь попить, – промямлил я. – А генералу Яо я ведь не подчиняюсь, так что, может, и ничего…

Гвардеец посмотрел на меня с глубокой жалостью.

Я шёл через двор, слыша в своей голове пока что тихие и медленные щелчки пальцев. Император мог огласить свой приказ в любое мгновение, а мне ещё очень многое предстояло сделать.

Я только на миг задержался, увидев в дальнем конце двора группу людей, в которых было нечто особенное.

Ян, конечно, была права, рассказывая мне, что вокруг определённых людей возникают «линии силы», потому что за этими людьми всегда наблюдают десятки пар глаз, пусть самым краешком. Отчего и стоят все в зале (или во дворе) так, чтобы «первое лицо» было видно или почти видно в каждое мгновение.

За высоким человеком в военной одежде, окружённым кольцом красномундирных личностей, без всякого сомнения, наблюдало сейчас множество глаз. И эти взгляды как будто приподнимали его над землёй, а он беззаботно смеялся, закидывая голову.

На наследного принца Ли Хэна у меня времени было не больше одного щелчка пальцами, но я на ходу успел всё же заметить его немалый живот – наследственное проклятие дома Тан, при худом и невесёлом лице. Лысины, конечно, не было видно под шапкой-шлемом, но пересекавшие его лоб глубокие морщины виднелись издалека. Нет, этому далеко до его великого отца, думал я, быстро проходя через главный вход в раскалённый от солнца внешний двор и направляясь к воротам. Проклятые домашние штаны, видневшиеся под не совсем достававшими до земли полами мундира, к счастью, никого тут не волновали: офицер понёсся куда-то, не успев одеться, война… И вообще человек, тем более военный, идущий куда-то решительным и уверенным шагом, ни на кого особо не глядя, нигде не вызывает больших подозрений: раз идёт, значит, надо.

Часовые на воротах были прежними.

– Когда меняемся, ребята? – с озабоченным лицом обратился я к ним.

– Полстражи осталось, и дальше неизвестно, – ответствовал чернобровый, а товарищ его все так же молчал.

– Ну, тогда прозеваете самое интересное, – кивнул я. – Значит, так: тут может начаться маленькая заварушка, шум, крики, и прочее. Генерал Яо приказывает: ворота держать открытыми, но снаружи, как и раньше, никого не впускать. Теперь: когда начнётся, я могу вылететь из вон той двери очень быстро, и на рысях – туда, на дорогу. Тем, кто вылетит за мной, загородите путь до дальнейших приказаний. Ясно?

– Ясно только, что скоро наконец начнётся, – улыбнулся мой новый друг.

Я кивнул и двинулся обратно.

В такой момент настоящий тюрок обязательно пойдёт и «посоветуется с конём», то есть постоит, уткнувшись лицом в жёсткую пыльную гриву: не подведи, братец. Но сейчас я просто не мог этого сделать, я только удостоверился на ходу, что Варз стоит на месте и узел на его уздечке никто не перевязывал. Щелчки пальцев матери звучали в моей голове все громче и быстрее.

В кухне меня встретила немая сцена: женщины, тащившие тело Лю, и совершенно обалдевший хозяин кухни. Что пришло ему в голову при виде мёртвого тела, которое придворные дамы тащат на кухню, к печам и разделочным доскам, сказать не могу.

– Сюда, сюда, проход здесь! – командирским голосом повелел я ничего не понимающим дамам.– Ну, вот же – через кухню, там выход из неё – и сразу задний вход в храм. А ты, – повернулся я к хозяину,– ты вот что. Мне нужны вот эти тряпки,-я ткнул рукой в сторону посудомойки, обмотанной одной тряпкой подмышками и вокруг плеч, второй – вокруг головы, и ещё одной – снизу, так, что не очень чистый конец полотна был пропущен между её попросту грязных голых ног и завязан узлом на поясе.

Хозяин остолбенел в очередной раз.

– Быстро, быстро! – повысил я голос. – За все платит Верховный цензор. Да снимай же ты её…

Я буквально рванул серое полотно с бёдер смущённо хихикавшей тётки неопределённого возраста. Хозяин отвернулся, подруги суетливо понесли посудомойке какие-то новые тряпки, так что от вида её голого тела я оказался избавлен.