Любимая мартышка дома Тан

– Чжоу Лидэ из ведомства Хунлу убит сегодня утром, – напряжённым голосом сказал я, глядя в эти старые глаза. – Я теперь единственный, кто знает все про договор с халифом и уйгурами. Они готовы запереть границу, дадут войска. Сказать об этом надо самому императору, потому что… – Старая обезьяна быстро кивнула. – Сейчас. Вот именно сейчас, до того, как… Я должен видеть Светлого императора сейчас.

Вот тут лицо старого евнуха начало медленно превращаться в маску, выражающую величайшее сочувствие моей глупости.

– Старый Гао, а почему нет? – раздался тихий голосок Ян. – Светлый император получает от «малинового барса» срочную, важную и хорошую новость из столицы… Почему нет? Совсем немножко времени, правда?

Я перестал дышать. Тут «старый Гао» медленно повернул в её сторону сморщенное лицо, и я вдруг увидел или почувствовал где-то в глубине его глаз глубокую грусть. Он вздохнул, повернулся и призывно махнул мне рукой.

Сделав несколько шагов, я оказался в абсолютно голой комнате с окном на юг, заклеенным какой-то дешёвой бумагой, за которой угадывалось солнце. Гао показал мне пальцем в угол, ушёл, вернулся со старой станционной подушкой, которую бережно уложил у стены напротив входа. Потом положил ещё одну подушку в углу и какую-то рогожу напротив. Снова молча ушёл.

Я стоял и слушал своё сердце. Оно стучало и стучало. И тут в коридоре, в этом мире напуганного шёпота и семенящих шагов, раздался невероятно красивый, спокойный, бархатный баритон, внятно и неторопливо выговаривающий каждое слово:

– Ну, без столика с благовониями тут придётся, наверное, обойтись, милый мой дружок? Мы ведь можем принять нашего офицера и без этих церемоний, правда?

Доски пола тихо задрожали от ровного шага властителя величайшей из империй.

ГЛАВА 24 НА ВОСТОЧНЫЕ ОСТРОВА, БРАТЕЦ

Я видел многих властителей, в том числе в самые тяжёлые для них минуты. Вблизи они редко напоминали самих себя на дворцовых церемониях, где нашим глазам являлись живые статуи, сверкающие золотом и разноцветным шёлком. Вблизи же, по моему опыту, то были несчастные, раздражённые люди с помятыми лицами и загнанными глазами.

Человек, возникший передо мной на пороге, был не просто красив. Светлый император был великолепен.

Лицо седого льва в расцвете сил было свежим, губы чуть улыбались, а устремлённые на меня молодые умные глаза сияли искренним уважением и сочувствием: я не мог бы и на мгновение усомниться, что встреча со мной для него – радость, что я ему приятен и интересен.

Этот человек нёс свой немалый, как у всех принцев Ли, живот легко и с удовольствием. Он излучал весёлую энергию и несокрушимое здоровье. Простые одежды пурпурного цвета были чистыми и сидели на нём ловко и аккуратно, как будто он не провёл ночь в экипаже, а утро – среди собственной взбунтовавшейся гвардии.

Я замер в своём углу, боясь пошевельнуться.

Потом начал бормотать извинения «простого офицера-варвара, который не знает дворцового этикета». Гао, возвышаясь чуть сзади над плечом своего продолжавшего стоять властелина, молчал бесстрастно, но с явным одобрением.

– А ведь вам нелегко пришлось, офицер, – тихо и очень отчётливо сказал Светлый император, подходя совсем близко и всматриваясь в моё лицо. – Знаете что, вот вам мой первый приказ. Как только мы сейчас поговорим, зайдите-ка вы на здешнюю кухню и передайте им моё распоряжение, чтобы вам немедленно дали поесть. Там с этим большие проблемы, – тут он иронично улыбнулся, – но, например… – Последовала красивая пауза, длившаяся ни на мгновение больше или меньше, чем нужно, – например, кунжутную лепёшку…

Снова пауза, но совсем маленькая.

– Прошлой ночью, в дороге, – снова раскатился этот невероятный баритон,-один… друг… принёс мне такую лепёшку вместо ужина. И знаете ли что? – Он повернул тяжёлую львиную голову к Гао и просиял почти детской улыбкой. – Я никогда не забуду, как она была хороша.

Я чувствовал, что от близости этого человека, легко пахнувшего чем-то свежим и лимонным, по моим щекам сейчас польются слёзы. Я хотел сказать ему, что и сам навсегда запомню вкус этой лепёшки под звёздами на тёплом летнем небе. И ещё – что я знаю то, о чём он молчит: голова того друга, который принёс ему этот дар, торчит сейчас на острие копья над воротами.

Я хотел упасть к его ногам и, захлёбываясь словами, успеть высказать все – как я спешил сюда, как боялся не успеть. И что сейчас, когда я увидел его, наступили самые важные и прекрасные минуты всей моей жизни, о которых я, если останусь жив, расскажу только самым дорогим и близким.

– Вот это и будет весь наш с вами дворцовый этикет, – совсем тихо закончил властитель половины мира, чуть улыбнувшись мне глазами.

Затем он легко повернулся и уверенно пошёл к подушке у стены. Гао показал мне рукой на рогожу напротив, а сам, поддержав садящегося властителя под локоть, с кряхтеньем начал устраиваться на подушке сбоку от него.

– Так что там от Чжоу? – снова зазвучал этот баритон, но теперь уже в нём чувствовалась тревога.