Любимая мартышка дома Тан

Все великие битвы – это итог чьей-то великой глупости, жадности и злобы. Великим воином был второй император дома Тан, несравненный Тай-цзун, Ли Шиминь. Он один, отделившись от своей выстроившейся во главе войска конной железной тысячи, подъезжал к стоявшему во главе вражеского войска хану, брал его коня за уздечку, наклонялся близко-близко и тихо спрашивал: ты видишь, кто перед тобой? Знаешь, что сейчас будет?

И не было битвы, потому что хан движением руки поворачивал коней назад.

Об этих битвах песен не сочиняли.

Но сколько их было, других, воспетых битв и других воинов, которые летели как на крыльях в бой, уже не в силах остановиться, в ушах их звучала бешеная дробь многих барабанов и персидские трели поющих женских голосов – и не было ничего прекраснее этого неостановимого полёта. А в итоге – всё то же: кровавая грязь под копытами обезумевших коней.

И вот сейчас я, после всех моих битв, выигранных и проигранных, сидел на поляне с бесполезным мечом на коленях, окружённый кустами, из которых могли выйти гвардейцы, – а могло появиться и что-то похуже.

Я не очень верил в то, что прямо сейчас увижу змею ба, которая пожирает слонов. Или зверя суань-ни, громадную крысу-медведя, с лёгкостью перекусывающего слоновьи лапы. Но другое дело – корова-людоед по имени я-юй, с её почти человеческим лицом, или чжу-хуай, с клыками и четырьмя рогами… Или такая же четырехрогая плотоядная корова ту-лоу, или ао-е – белая, с густым мехом на спине. Наконец, страшная корова си-цюй, с голосом, как плач новорождённого ребёнка… Я видел их изображения на многих свитках, слышал рассказы о них – и вот это уже было более реально.

Вечер приближался. Но я не знал, что именно извлечь из краденой сумки, чтобы развести огонь, – да и не лучшей идеей было разводить его: звери могли испугаться, а вот люди как раз наоборот.

То есть, подводя итоги: я понятия не имел, что мне делать дальше. Следовало решить, куда скакать. На юг, вслед за императором, который, возможно, и сам лишится трона и жизни до наступления ночи? На север, откуда надвигались грозовая туча и целые армии врагов? На мой родной запад, путь к которому уже, наверное, перекрыт теми же полчищами? Чем питаться – вспоминать уроки охоты господина Ду?

А чего ты хотел, сказал я себе, если вся история с похищением была одной великолепной глупостью. И самое умное, что ты мог сделать, – это решиться на эту авантюру в одиночку. Потому что подставлять под почти верную смерть своих людей в этом случае было бы просто недопустимо.

Неужели это я пошёл на все эти глупости? Неужели я всерьёз думал, что все эти шеренги гвардейцев и чиновников так и не поймут, что происходит на их глазах? Ну, хорошо, женщина в зелёном платье пошла помолиться, через короткое время их собрат выносит лишившуюся чувств женщину в том же зелёном платье, сдаёт её в руки палачу, лица её не видно – это хорошо, это умно. А пожар после этого события – что ж, пожар как пожар, чему же гореть, как не кухне.

Но ещё до того часовые на воротах, будь они поумнее, могли бы рассмотреть мои штаны и обувь, непохожие на нормальные офицерские сапоги из козлиной кожи с завязками, и тихо доложить обо мне караульному начальнику. Тот мог бы потребовать объяснений, которых я дать никак бы не мог. Далее – смерть…

Или же – двор мог бы быть окружён солдатами со всех четырёх сторон, и тебе оставалось бы молча смотреть, как затягивается шёлковый шнурок в руке евнуха Гао Лиши. Потом повернуться и бежать к коню, иначе расспросы и – смерть…

А если бы Лю осталась жива? Мог бы я незаметно воткнуть нож ей под ребро, отняв последние мгновения жизни? Боюсь, что нет. Тогда я просто схватил бы Ян в охапку у алтаря и рванул бы с ней к выходу через горящую кухню. Наконец – что самое вероятное – кухня не загорелась бы, ты бежал бы с несчастной Ян к коню, а какой-нибудь гвардейский дувэй орал часовым, чтобы те закрыли ворота. И далее – смерть…

Надо всё же признать: не так плоха была эта идея – поджечь кухню. Часовым у ворот, которые не видели казни и не имели понятия о том, что происходит там, во дворике, видно было лишь, как от пожара разбегаются веером по внешнему двору полуодетые посудомойки и солдаты, и мы среди них. Крики «пожар» заглушают крики «лови его». Да, неплохо.

Но что дальше? Вот я сижу на поляне, как последний идиот…

А самая прекрасная женщина на земле опускает свои округлости в наполненную струящейся водой песчаную ямку, подставляя лицо ручейку, журчащему с холмика над её головой. Медленными движениями моет грудь, осторожно приподнимая её и посматривая на тебя смеющимися глазами. Остатки тряпок, кое-как выстиранные, висят на ветвях соседних кустов: ого, оказывается, можно обойтись и без служанок? Предвечерние птицы начинают перекликаться в листве, а это значит, как учил господин Ду, что никто не подкрадывается к твоей поляне.

Вот твоя награда. И ты сидишь, боясь пошевелиться. Не говоря о том, что ноги у тебя как будто налиты железом, а голова кружится и гудит.