Любимая мартышка дома Тан

— Это был Гао Лиши, — ответила она на мой молчаливый вопрос. — Евнух Гао. Самый могущественный человек в империи, потому что премьеров государь менял не раз, а вот Гао с ним не расстается уже полвека… Небо, но я вообще не помню такого, чтобы он приезжал за госпожой вот так вот — сам. Да, да, конечно, он давно знает, где ее искать, он все знает и понимает — собственно, он очень любит нашу госпожу. Но случилось, наверное, что-то страшное… Я думаю, император заболел, или даже… Она снова замолчала, потом, спохватившись, поправила зонтик.

— Она сказала так: очень плохие новости для империи. И что мы очень скоро узнаем все сами. И еще, господин Мань: она сказала, что вам не надо волноваться ни о чем. Это не то, что вы думаете. Вам можно оставаться здесь и не беспокоиться, понимаете?

Лю с трудом улыбнулась, и я подумал, как же она все-таки не похожа на свою госпожу — такое же тело, такое же лицо, но вот — другая улыбка, голос, другой взгляд — и передо мной лишь очень бледная тень прекраснейшей женщины Поднебесной.

— И знаете, что она еще успела сказать? — несколько веселее улыбнулась Лю. — Что если вы пожелаете, то долг этой бедной женщины (она скромно потупилась) компенсировать вам это маленькое огорчение. У нас достаточно времени.

На следующее утро потрясенная и недоумевающая столица гудела от новостей — и речь шла вовсе не о здоровье императора. Он был как всегда здоров. Новости же были иные — неслыханные, чудовищные.

Аресты сторонников и доверенных людей Ань Лушаня не прошли даром. Полководец не простил. И когда две недели назад на холодной северо-западной границе кончились дожди и земля чуть замерзла, сто пятьдесят тысяч пограничников Ань Лушаня, — а с ними неизвестно как завербованные им по ту, враждебную сторону, границы всадники из киданей и народов тонгра, си, малгал (о которых раньше никто и не слышал), — двинулись маршем на Чанъань.

Командира, который переместил даже десять солдат без приказа из столицы, ожидает годовая отсидка в тюрьме. И все же в течение нескольких первых дней все происходившее еще можно было как-то поправить, выдать за недоразумение.

Пока в городе Юйяне под грохот боевых барабанов Ань Лушань не провозгласил манифест о походе, цель которого была — свергнуть власть рода Ян.

ГЛАВА 16 ПРОЩАНИЕ С ЮКУКОМ

Никто на нашем подворье в это утро не замечал сухого холода, случайно уцелевших в затененных углах хрустящих льдинок — остатков испарившегося снега. Все были заняты. Мы лихорадочно закупали и готовили к отправке шелк.

Очень немногие знали, что это последние наши закупки. Торговый дом Маниаха готовился исчезнуть из Чанъани, на которую надвигалась большая беда.

Юкук сидел на тюке с обрезками товара передо мной, стоящим, и его сотрясала мелкая дрожь.

— Старый мой друг, — сказал я, — тебе нечего бояться. С тобой все в порядке. Но ты очень устал.

Юкук прерывисто вздохнул. Я никогда не видел его таким напуганным — маленьким, с щетинистой седой головой на очень тонкой шее, с извиняющимися тоскливыми глазами. Раньше на этом лице старого подобревшего бандита постоянно мелькала какая-то странная ехидная улыбка; он усмехался так, будто знал какой-то секрет: о том, что будет со всеми нами, когда даже просто стоять прямо окажется достижением.

Но когда накануне утром он не появился с докладом, а потом все-таки приковылял и выговорил сиплым дрожащим шепотом: «Господин, я очень устал», — мне показалось, что дело действительно плохо.

Подчиняясь приказу, он лежал и спал три дня. Потом ему полегчало. А после этого он опять слег, и надолго.

Я вздохнул и взглянул на Юкука как бы краем глаза, чуть сбоку. Его цветная тень стала какой-то бледноватой и совсем небольшой — но все-таки ровной, без колышущихся багровых пятен. Я потрогал его лоб, провел пальцами по пульсу у основания челюсти, нажал на точки у запястий. Все было понятно.

Передо мной был человек, у которого больше не было сил притворяться, что он так же молод, как мы.

— Сушеные дыня и абрикосы, — сказал я. — Горячее вино понемногу, но часто. Легкие супы, без жира. Как раненому. Тебе нужен Сангак, а не доктор. Ты еще поживешь. И, если переживешь дорогу, то получишь дома все, что захочешь. Да-да, дорогу. Ты едешь раньше нас.

Юкук наклонил голову так, что я увидел на его макушке морщины, похожие на трещины, и несколько раз мелко кивнул. Испуг его постепенно проходил.

— Мы с тобой отлично поработали, — сказал я ему. — Теперь можем и отдохнуть. Великого похода на Запад теперь не будет, Юкук. Это — главное. У нас все получилось. Прочее — неважно.