Любимая (СИ)

Чарли включил передачу и мы поехали вперед. Я поняла, что это правильный поступок — ведь иначе мы сразу покажем неизвестному водителю свой страх.

— Документы при вас? — напряженным голосом спросил Чарли.

— Да, конечно, — отозвалась Алена.

— Да, — сказала я, проверив на всякий случай карман своих шорт. — А что такое?

— Это армия, — коротко бросил Чарли, притормаживая.

Ну да, спохватилась я мысленно, неужели в приграничной зоне не найдется каких–нибудь патрулей? Глупо предполагать, что маленькая страна с большой армией отдаст на откуп каким–то бандитам даже крошечный плацдарм.

Армейский патрульный джип с желтыми фарами и ярким прожектором на крыше остановился в нескольких метрах от нас. Чарли непринужденно выбрался с водительского места и направился к военной машине, громко говоря что–то на иврите. Спустя несколько секунд рядом с ним оказались двое солдат, или, может быть, солдат и офицер — израильских знаков различия я не знала.

— О чем они говорят? — шепотом спросила я Алену — водительскую дверь Чарли оставил распахнутой, и до нас доносились обрывки разговора.

— Тихо, — шепнула Алена.

Она наклонилась вперед, прислушиваясь. Мне ничего не оставалось делать, как только ждать. Наконец, Алена улыбнулась, и откинулась назад.

— Здорово! — сказала она.

— Что?

— Чарли сказал, что наши друзья заблудились в этих местах, и, наверное, находятся у бедуинов. Он попросил солдат проехать с нами и те, кажется, согласны… Хорошее дело — клановое сознание.

— У военных или у евреев?

— У военных евреев, — она тихонько рассмеялась, и у меня с души свалился изрядный камень.

Вернувшийся Чарли тоже выглядел довольным. Армейская машина осторожно развернулась перед нами на узкой дороге и, поднимая облака пыли, двинулась вперед.

Стоянка кочевников была уже довольно близко, и через минут десять езды по серпантину я разглядела приземистые шатры и даже пару-тройку верблюдов, лежавших весьма живописно неподалеку. Пара-тройка худых собак выползла откуда–то из мрака и облаяла подъехавшие машины, но как–то без энтузиазма, просто отмечаясь для порядка. Люди тоже здесь были — двое темных силуэтов скользнули к шатрам, желая подольше оставаться незамеченными, но яркий прожектор выхватил их у ночи, и тут же раздались голоса. Дальше события происходили так быстро, что я не рискну утверждать, будто все запомнила в точности.

Чарли выскочил из машины и начал что–то кричать, потом раздался голос кого–то их армейских, усиленный мегафоном. К нам из ночного сумрака выскочил Саня, весь перепачканный, но со счастливым лицом. Алена бросилась к нему и они стали обниматься, будто не виделись много лет. Я смотрела на них и не заметила, как малолюдное, казалось бы, стойбище вдруг заполнилось народом. Зрители, несомненно, были бедуинами: не киношными, в бурнусах и с кривыми ятаганами, а самыми обычными, которых мне доводилось видеть в качестве клиентов на работе, одетых чаще всего в джинсы и рубашки. Они разговаривали с солдатами без всякого почтения, видимо, возмущались вторжением на свою исконную территорию.

Чарли был поглощен беседой с одним из кочевников, по жестикуляции и громким голосам я догадывалась, что им есть, о чем спорить, но со стороны оба выглядели, как торговцы на восточном базаре. Впрочем, эти края были в чем–то всегда сродни базару, а значит, беспокоиться было не о чем.

Я не заметила, как Саня оторвался от Алены, но в следующий момент увидела его рядом с Володей — этот тоже появился невесть откуда, и весь его вид излучал угрозу и страх. Он огрызался, как загнанный в угол хищник, Саня наступал, и сквозь гул иноземной речи я расслышала великолепный русский мат. Полог шатра откинулся, и оттуда появился собственной персоной Брюхо, а за ним высунулся еще один персонаж, которого, я тоже видела когда–то прежде — высокий широкоплечий мужчина славянского типа. Брюхо крикнул что–то Сане, и тот попятился от Володи, хотя секунду назад, похоже, готов был с ним сцепиться. Брюхо стал прощаться с высоким, а Саня, сказав что–то напоследок Володе, сделал характерный жест, обводя пальцем вокруг шеи.