Любимая (СИ)

Так, нас пугали тем, что за провинности отдадут арабам в тайный бордель, где девушек обкалывают наркотой и бесплатно пользуют до смерти. Это звучало довольно нелепо, когда я разобралась, что к чему в Израиле, но на первых порах я и сама допускала возможность такого наказания.

В иерусалимском салоне я общалась со своими коллегами меньше, чем в прежних местах моей работы. Во-первых, клиенты валили к нам толпами, делая невозможным любой разговор. Во-вторых, провинциальность и ограниченность девушек выпирала из них настолько, что нам просто не о чем было общаться. Ну, например, вопрос мужененавистничества проституток. Мне было давно известно, что многие из нас, проработав больше полугода, начинают испытывать ненависть ко всем мужикам поголовно. Это проистекает из–за того, что раньше большинство проституток мечтало о великой и светлой страсти, но, обслужив несколько сот клиентов, разуверилось в том, что одним прекрасным днем один из них окажется принцем. И тогда разочарование порождало ненависть к ни в чем не повинным посетителям.

— Во, урод, приперся снова, — хорошо, что зашедший клиент не понимает Настю из Екатеринбурга.

— А куда ж ему идти, — поддерживает подругу Олеся из Украины. — Такому ни одна нормальная телка не даст.

Клиенту, кстати, лет под сорок, выглядит он вполне заурядно, не красавец, и одет скромно, однако я вижу у него кольцо на левом безымянном пальце и понимаю, что передо мной обычный муж и отец семейства.

— Все дебилы Израиля к нам собираются, вместо того, чтобы попробовать завести роман, поухаживать за девушкой.

— Да такому легче заплатить, чем пригласить девчонку…

— Ты, Настя, никогда не думала, что постоянная любовница стоит намного дороже, чем разовый заход в салон? — это мне надоедает молча выслушивать их глупости.

— Любовница же не за деньги работает, — возражает Настя.

— Конечно, нет. Просто ей нужны подарки, билеты в кино и на концерты, номера гостиниц, чтобы заниматься с ней любовью, цветы и рестораны. Все это стоит в сто раз дороже, чем заглянуть разочек сюда, причем, я уже не говорю о времени, которое человек при этом отрывает от семьи и детей, о бесконечных телефонных истериках и жалобах, когда наступает разрыв отношений.

— Тебя послушать, мы тут прямо бюро добрых услуг, — не сдается Настя.

— У тебя занижена самооценка, — пожимаю я плечами. — Все ты видишь в черно-белом свете: или конченые бляди, или роман и любовь до гроба. Может быть, о нас еще не судят по справедливости, но я уверена, что не будь проституток, насилие в семье ударило бы по остальным женщинам, а число изнасилований на улицах возросло бы в десятки раз. Проститутки существовали всегда, и придет время, когда их незаметный труд оценят по достоинству.

— Знаешь, Анька, — фыркает Настя, — ты в дурдоме никогда не лечилась?

— Точно, Аня, — поддерживает подругу Олеся. — У меня мама работает санитаркой в психбольнице. Она говорила, что есть такая мания величия. Может, у тебя что–то похожее начинается?

— Это потому, что я рассказала тебе о реальных вещах? — улыбаюсь я.

— Нет, потому что ты воображаешь о себе много, а сама такая же шалава, как мы все в этом бардаке.

— Я вас не оскорбляла!

— Ну все, все Леська, не заводись с этой звездой, — говорит Настя с гадкой улыбочкой. — Клиент на тебя, кажется, смотрит.

В самом деле, через минуту он заводит Олесю в комнату, платит ей за полчаса, и она отдается ему, не переставая презирать себя и его одновременно. Что за дурацкий, непрофессиональный подход к работе, думаю я. Обиды на Олесю во мне нет, разве можно обижаться на несчастную неразумную девушку, выросшую без отца? Что занесло ее в Обетованную землю, какой нелепой судьбой было предначертано ей не искать свою великую любовь, а совокупляться за деньги в чужой и совершенно непонятной стране?

Между тем, информация худо-бедно просачивалась к нам из русскоязычных газет, выходивших большими тиражами в Израиле, и я выуживала из них полезные сведения. Так, я узнала, что большая часть Святой Земли находится под юрисдикцией палестинских арабов, и что евреи, случайно заблудившиеся на этих, так называемых, «территориях», могли быть убиты без всякого повода. То есть, людей просто линчевали и проделывали это множество раз, а параллельно политики договаривались о каком–то «мире» и старались замалчивать факты взаимной вражды: жестокие карательные акции израильской армии и не менее беспощадные действия палестинцев. Сам Иерусалим был разделен на еврейскую и арабскую часть, причем, переход на последнюю был чреват смертью для евреев и туристов, что же до арабов, то им не возбранялось находиться, где им вздумается, только приходилось раз за разом предъявлять свои документы и проходить обыск на предмет взрывчатки и другого оружия.