Любимая женщина Кэссиди; Медвежатник; Ночной патруль

– Нет, – твердила Полин, – не заткнусь, а скажу, плохо ты поступил.

– Заткнешься, – утверждал Спан, – или я тебе язык вырву.

– Ясно как день, – продолжала Полин, – что теперь будет. Все мы знаем, что будет. Все мы знаем, что Милдред верить нельзя. Нету в ней ничего хорошего, никогда ничего хорошего не было…

– Это меня не волнует, – заметил Шили.

– А должно волновать, – указала Полин.

Послышался скрип стула. Кэссиди открыл глаза и увидел, что Спан поднимается и Полин поднимается. Спан нацелился ребром ладони в лицо Полин, та шарахнулась, тут же стремительно рванулась вперед и, схватив Спана за волосы, с силой дернула. Спан широко открыл рот, не издав ни единого звука.

– Да перестаньте, – устало попросил Шили. – Прекратите, пожалуйста.

Полин прекратила и снова села на стул. Спан уткнулся лицом в ладони, просидел так несколько минут, потом вытащил гребешок из кармана брюк и стал расчесывать волосы, пока они не заблестели, как атлас. Он любовно улыбнулся Полин и предупредил:

– Еще раз такое выкинешь – убью. Схвачу за глотку и не выпущу до самой смерти.

Полин говорила, глядя на Шили:

– Конечно, это ошибка. Не пойму, почему ты не выполнил его просьбу.

Шили плеснул себе виски, опрокинул стакан в рот и сказал:

– У меня были свои соображения. Начинаю подозревать, что мои соображения были не слишком удачными.

– Ну, в любом случае, – заключила Полин, – ты хотел как лучше.

– Только все погубил, да? – Голос Шили был сухим, протяжным, усталым. – Все для него погубил.

– Схожу вниз, – вставил Спан, – принесу еще выпить.

– Уговорим еще бутылочку, – подтвердил Шили.

Спан был уже у дверей, и Полин попросила вдогонку:

– Принеси бутылку особого.

– Не сейчас. – Спан открыл дверь. – Потом, когда сможем почувствовать вкус.

– А я хочу сейчас, – настаивала Полин. – Я очень расстроена, и мне надо сейчас. Господи, да посмотри ты на Кэссиди. Посмотри на беднягу Кэссиди. Смотри, вон он спит. Я знаю, его найдут, сцапают. Посмотри на него, он разбил автобус, погубил двадцать шесть человек…

Спан направился к ней. Она схватила пустую бутылку, занесла над головой.

– Поставь, – приказал Спан.

Полин опустила бутылку, уселась на стол и заплакала.

– Ну–ка, слушай, – ласково сказал Спан своей подружке. – Ты же знаешь, что нечего так говорить. Ты же знаешь, что Кэссиди не виноват.

– Да какая разница? – рыдала Полин. – Дело в том, что его обвиняют. Его ищут. И его найдут. И мне жутко подумать, что они с ним сделают.

Голос Шили превратился в надтреснутый шепот:

– Как ты думаешь, Спан? Что с ним, по–твоему, сделают?

– Трудно сказать. Могут обойтись совсем круто. В конце концов, он удрал, он сейчас на свободе. И еще. Про что пишут в газетах. У него на счету разбитый самолет.

– Какой самолет? – переспросила Полин.

– Ты не знаешь? Он водил самолет, – объяснил Спан чисто повествовательным тоном, словно речь шла о простом факте, а не о личной трагедии.

– Кэссиди? – не поверила Полин.

– Конечно, – кивнул Спан. – Самолет. Большой такой, вроде тех, что каждый день над нами летают. Огромный такой, серебристый. Он был летчиком. А однажды, как пишут в газетах, нагрузился перед полетом, и самолет не взлетел, упал и загорелся. Так что много народу погибло. Кэссиди сунули за решетку. Через какое–то время выпустили, но это у него на счету. Ясно? Так и написано: на счету.

– А еще что? – спросила Полин.

– На счету?

– Нет, про Кэссиди. Что еще пишут про Кэссиди?

– Она спрашивает о хорошем, – растолковал Шили Спану. – О хорошем, о том, что не числится на счету. Про светлую сторону картины, например про семью, в какую он ходил школу, в каком колледже учился.

– В колледже? – спросил Спан. – Ты говоришь, он учился в колледже?

– Нет, об этом он никогда не рассказывал. Только, по–моему, это правда. У него хорошее образование.

– По его разговору не скажешь, – пробормотал Спан.

– Я тебе объясню почему, – сказал Шили. – Он прошел через определенный процесс. Что–то вроде окисления. Когда блестящая полировка облезет, какое–то время видна только необработанная поверхность, потом постепенно образуется ржавчина. Это особая ржавчина. Она проникает под наружный слой и идет вглубь.

– Можешь сделать мне одолжение? – попросила Полин Шили. – Не объяснишь ли, о чем идет речь?

– Мы говорим про Кэссиди, – ответил Спан.

– Я не тебя спрашиваю, ящерица. Тебя я прошу только пойти вниз и принести бутылку.

Кэссиди лежал плашмя на спине на раскладной кровати, испытывая пронзительную жгучую боль, которая сейчас остро ощущалась в черепе. Ему пришлось слегка повернуть голову, чтобы как следует видеть всех за столом. Он увидел, как Спан пошел к двери, открыл ее, вышел. Полин встала из–за стола и направилась к койке. Кэссиди снова закрыл глаза.

– Посмотри на него, – проговорила Полин. – Посмотри на беднягу.

Он чувствовал взгляд Полин, которая смотрела на него сверху вниз с состраданием, с чистейшей, искренней добротой.

– Его сцапают, – простонала она. – Я знаю, сцапают. Боже, его упекут на сто лет.

– Не на сто, – возразил Шили.

– А на сколько? Скажи, Шили. Какой срок за такие дела?

– Спан знает об этом больше меня.