Любимчик Эпохи

В центральном универсаме она выбрала ситцевое летящее платье с васильками, сорвала зубами бирку, вышла из примерочной и выбросила старую одежду в мусорное ведро. Жгутик растрогался до заикания. На голубом фоне ее глаза налились липовым медом, волосы засияли пшеничным венцом, веснушки вспыхнули янтарными брызгами. Златка была невыносимо сочным июльским цветком, с которого нужно было немедленно собрать пыльцу. Химик почувствовал оживление во всех своих органах. Он сглотнул слюну и бросился к кассе. Немолодая продавщица одобрительно ему кивнула: «Повезло тебе, парень!» Душа развернулась рисунком наружу и ковром-самолетом унеслась в небо. В интернат вернулись за минуту до комендантского часа. Жгутик поцеловал Златку в губы и отскочил, не дожидаясь ответной реакции. Она опустила глаза:

— Как мне вас называть?

— А как ты звала меня за глаза в школе?

— Как все: Жгутик.

— А я — Женя.

— Как же это чудесно!

— Что именно?

— Что не Петя…

* * *

Златка не рассказывала о своем прошлом. Оно спугнуло бы и хлебнувших лиха, а уж чувствительного Женю из семьи кораблестроителя и учительницы пения и вовсе могло размазать по асфальту. Он огранял ее красоту, как умел: дарил нежнейшие желтые букетики — из рудбекий и зверобоя, из мелких хризантем и пижмы, из лютиков и ромашек. Купил бежевые туфельки и тонкое серебряное колечко, которое было впору только на указательный палец. И, чтобы не спадало с безымянного, Златка накрутила на него проволоку. Дотрагивался до ее лица кончиками пальцев и целовал так робко, что между их губами запросто можно было просунуть промокашку. Он приручил рыжулю, растворил ее страх, как марганцовку в воде — без пузырей и остатка. И наконец через пару месяцев, после того как ей исполнилось восемнадцать, привел в свою квартиру. Был теплый ласковый октябрь. Листья оранжевого клена латали проплешины темной, засыпающей земли. Мама с папой жили на даче, влюбленные исходили весь город вдоль и поперек, и Женя привел ее домой, мечтая просто посидеть, прижавшись к Златке, на диване. Но вышло по-другому. Гладя ее по спине подушечками пальцев, Жгутик нащупал пуговки на васильковом платье. Они поддались без сопротивления, потом был абсолютно негордый лифчик из ситца на крупных крючочках (что там было прятать!) и маленькие горячие соски цвета топленого молока, которые росли прямо из ребер. Златка все это время сидела, как неживая, уткнувшись взглядом в рояль и распахнутые ноты. Ничего более буржуазного и развратно-возбуждающего она в жизни не видела. Три кривые, раздутые, бесстыже расставленные ножки держали на себе огромное тело с открытым зевом бело-черных клавиш. На пюпитре, обнажившись до корешка, разнузданно стояли ноты. Какой-то непристойный отрез лиловой органзы, брошенный поверх инструмента, прикрывал его тело оттенка слоновой кости не более, чем простыня — нагую Данаю, висевшую тут же над роялем. Златка вздохнула — ежемесячного надоя в колхозе «Путь Ильича» не хватило бы, чтобы откормить ее до состояния пышной музы Рембрандта. Сладострастие застыло в комнате широким столбом солнечного света, в котором, как кристаллы в глицерине, плавали блудливые пылинки. Самым постным в этом порочном великолепии был Жгутик, который запутался в своих штанах и никак не мог содрать их с худеньких кузнечиковых коленок. Действо сильно проигрывало предвкушению. Ей было больно, скрежетно, неуютно, словно моркови на терке. Женино сосредоточенное лицо вызывало уважение, но, чтобы сохранить возбуждение, она смотрела на Данаю. Жгутик долго возился, утомил и утомился сам. Наконец, откинувшись на подушку дивана, он взял сигарету и закурил. Задумчивый дым по спирали дотянулся до потолка. Златке захотелось нежности, она прильнула к его костлявому плечу. Он чмокнул ее в щеку и надолго оцепенел. Столб света по-прежнему пылился, но уже без похоти, рояль, покрытый тряпкой, превратился в мебель, Даная беспросветно скучала. Вдруг Женя резко подскочил, будто в попу ему из дивана выстрелила пружина. Он начал шарить рукой по плюшевому пледу, сжимая и разжимая его в кулаке. Затем таким же движением кинулся щупать Златку между ног.

— Что случилось? — испугалась рыжуля.

— Где кровь? — нервно спросил он.

— В смысле? — она попятилась назад.

— В прямом! — Жгутик наливался яростью. — Ты что, не девственница? И молчала? Пользовалась мной? Держала за идиота?

— Женя, подожди, этому есть объяснение… — губы Златки дрожали.

— Какое?! Что ты прожженная блядь, проститутка? шалава?! Говорила мне мама, не связывайся с интернатками, они все порченые, клейма некуда ставить!