Златка окаменела, как в тот день, когда услышала о сожжении матери и бабки. Она механически надела белье, платье, накинула плащ и кипятком презрения обдала голого Женю. В студенческом общежитии, куда ее поселили, не было Фани. Поэтому, выходя из квартиры, она хлопнула дверью так, что в коридоре со стен слетели две витрины и разбились в крошку. Искусительница Даная рухнула на рояль, вонзив угол золотой рамы в хребет срамного инструмента. Чудовищным сквозняком с пюпитра слизало ноты, старинная напольная ваза разлетелась как при ядерном взрыве. Жгутик закрыл голову руками и уперся лбом в коленки кузнечика. Жизнь лежала перед ним грудой мельчайших осколков всего того, что было когда-то ценно, истинно, свято.
Глава 13. Близнецы
Саня меня выбешивал своим занудством, а в Эпоху я влюбился. Острая на язык, необидчивая, шебутная, она каждый день придумывала новые развлечения в нашей достаточно размеренной, лишенной всяких событий «загробной жизни».
— Зырь, зырь, Шалушик раскомандовался, строит работяг, а у тех ща пупки порвутся, пока они твою плиту тягают с места на место! — гоготала она.
Прах мой к тому времени был уже погребен рядом с истлевшим гробом Сани, который просто разворотили и остатки костей утрамбовали лопатой в обувную коробку из-под сапог. Его ржавый крест, как и пророчила Эпоха, выкорчевали и просто отвезли на ближайшую помойку. Монолитную черную плиту редкого черного мрамора устанавливали четверо мужиков. Елозя грязными руками по моим глазам и губам, отображенным на камне, они потели и проклинали Илюшу, которому все не хватало трех сантиметров влево-вправо для какого-то одному ему понятного идеального равновесия. Рядом хлопотала моя жена, то и дело касаясь Илюши своим телом: то прикладывалась грудью к спине, то брала в руку его ладонь, то смахивала со щеки невидимую пыль.
— Хочет его очень, да, Старшуля? — поддела меня Эпоха. — Ревнуешь?
— Да иди ты, — огрызнулся я.
— Как ща говорят: ищет тиктальных ощущений, — оскалила она верхние зубы.
— Тактильных, — понуро поправил Саня.
— Во-во! А ты где набрался этой модной ереси?
— Студента тут недавно закопали, ошибся кладбищем, пока провожал его, всю историю жизни выслушал. Жену свою ругал. Не давала она ему ярких тактильных ощущений, — пробубнил Саня.
— А твоя-то Шалушику явно и тик-так, и так-тик, — глумилась надо мной бабка.
— Вот вредная твоя, наглая морда! — разозлился я. — Не изменяла она мне никогда. При жизни уж однозначно.
— А как же тогда сын твой похож на него точь-в-точь! Вон с братом стоит поодаль, дурак не заметит!
Рядом с могилой лениво переговаривались мои двадцатипятилетние сыновья-двойняшки. Темно-русый, крепкий, брутальный, похожий на меня Ярик и Ларик — светлокудрый худой ягненок с голубыми очами, будто срисованный с фотографии молодого Илюши. Это было безумием всей моей жизни. Я, как медик, понимал, что такого по законам генетики просто не может быть. Да, они разнояйцевые близнецы, рождены с интервалом в пятнадцать минут, но одного, черт побери, моего семени! Как второй мог быть похож на Илюшу? КААААК????? Я помню первую встречу с будущей женой. Мы с братом уже вернулись из армии. Я восстановился в медицинском институте. Илья, как всегда, тунеядствовал, плевал на все условности, купил корочки и собирался в очередной свой безумный поход. Она просто шла по улице. Принцесса из «Бременских музыкантов», с белыми волосами, собранными в два длинных хвоста, и красном платье, слегка прикрывающем трусы. Я остолбенел, как суслик у норки. Она поравнялась со мной, и еле уловимый запах женского тела взорвал мне ноздри. Принцесса улыбнулась, приподняв темные очки. Она была красивее всех звезд из порножурналов, которые за полстипендии можно было купить у барыг. Я впервые растерялся, и лишь когда красное платье скрылось за углом в конце улицы, бросился догонять. Настиг у автомата газированной воды, где она мыла граненый стакан, нажимая на встроенный фонтанчик. Я снова встал как вкопанный. Принцесса опустила в прорезь три копейки, налила сироп и убрала стакан. Плюясь и бормоча, автомат слил безвкусную минералку. Затем она снова опустила три копейки и вновь подставила стекляшку, долив вторую порцию сиропа до краев.
— Я тоже всегда так делаю, — ляпнул я, — люблю послаще.
Она пила лимонад небольшими глотками, а я смотрел, как в ее губы устремляются пузырьки газа, толкаясь и соперничая в желании попасть на вожделенный влажный язык. Горло у меня пересохло, в мозгу не осталось ни одной мысли.
— Скажешь что-нибудь умное? — спросила она.
— Ты — потрясающая, — выдохнул я.
— Все?
— Я женюсь на тебе.
— Всегда такой тупой? — усмехнулась она.
— Всегда, — подтвердил я.
— Тогда пока. — Принцесса развернулась и пошла прочь.
Я нагнал, схватил ее за руку, притянул к себе и прижался к губам.
— Наглый? — прошептала она.
— Наглый, — кивнул я, сминая ее в объятиях как намокшую газету.