Любимчик Эпохи

— Рви меня на части, только спаси брата, таджикский бог! — орал Илюша уже непонятно кому и непонятно зачем.

Только на поляне, когда Родиона погрузили в реанимационный вертолет, он упал на колени, уперся головой в траву и потерял сознание.

Глава 18. Паук

Пятый день Илюша сидел на губе со сломанной челюстью и ждал прибытия следователя военной прокуратуры. Курбатов, разбивший ему лицо, доступно объяснил, что заводится уголовное дело, и дальше Родственник будет чалить в колонии строгого режима как злостный нарушитель устава и братоубийца.

— Какая группа крови здесь проштампована, уебок? — набросился на Илью прапор в первый же вечер после трагедии и оторвал его нагрудный карман вместе с военным билетом. — Читай, гондон!

— Б-бэ м-минус, — не верил своим глазам Илюша.

— Это значит, третья группа, резус отрицательный! — Курбатов еще раз с размаха врезал по физиономии Родственника, кроша носовой хрящ. — А у брата твоего в билете значится «ноль — плюс», что в переводе первая группа — положительный резус! Как тебе в башку могло прийти прямое переливание?

Илюша не мог ответить. К нему не просто вернулось заикание, он был не в состоянии разжать зубы, чтобы выдавить слово. Подняв на командира отекшее синее лицо, Родственник напряг голосовые связки.

— Б-бра-ат ж-жив? — челюсть была неразъемной, словно залитая гипсом.

— У него гемотрансфузионный шок, он на искусственной почке! — орал Курбатов. — А всего-то надо было наложить жгут и доставить пострадавшего на поляну.

— Т-таджик н-не в-вино-ват. — Илюша до крови вгрызался в костяшку своего кулака и пялился в точку на стене.

— Это не тебе решать, мудила! Ты уже все в своей жизни порешал!

К Илюше еще приходили какие-то люди, о чем-то спрашивали, елозили, били, но он уже ни на что не реагировал. Потрясение было таким сильным, что главврач воинской части признал его невменяемым и определил в медицинский изолятор до разрешения ситуации. Илью накачали транквилизаторами и запретили общение с посторонними. Прошел месяц, пока наконец в палату вместе с Курбатовым не вошел отец. Опустившись на край кровати, Лев Леонидович взял в руки подбородок сына и, будто не видя его помешательства, решительно произнес:

— Илья, включи разум! Дело возбуждать не стали. Ситуацию признали учебной ошибкой. Родион жив. О переливании крови никуда не сообщили. Ты невиновен. Поправляйся и возвращайся в строй.

Илюша приоткрыл опухшие веки, густые восковые слезы застыли под слипшимися ресницами.

— Г-где Р-родька? — спросил он тихо.

— В городской больнице. Ногу сохранили, почки восстанавливают. Будет жить. Следователю признался, что сам вынудил товарищей перелить себе кровь, был уверен в своей правоте, как студент-медик.

— К-как А-абик? — прошептал Илюша.

Отец поднял глаза на Курбатова.

— Это наш таджик, Лечитель Баранов, главный переливальщик, товарищ подполковник, — улыбнулся прапор Льву Леонидовичу и, обратившись к Илюше, заверил:

— Все нормально с твоим Абиком. Отмотал на губе месяц, продолжает службу.

Илюша вернулся в часть к концу зимы. Абик был осторожным, немногословным, остальные молчали, делая вид, что ничего не произошло. Правда, кличка «Родственник» сменилась на более хлесткую «Уродственник», и в душе Илья жалел, что не умер в изоляторе или не тронулся умом настолько, чтобы не замечать ледяной насмешки сослуживцев. Самым человечным оказался Протейко. Обтирая мочалкой свое красное тело в душевой, он, будто невзначай, тронул Илюшу плечом:

— Не вини себя. Ты был готов сдохнуть за брата. Я тока в кино такое видел. Нас в семье пятеро ртов, но я ни за кого бы так не рвал глотку.

— А ч-чо т-толку, — огрызнулся Илюша, — т-только н-навредил и себя ур-родом в‐выставил.

* * *

Иван Давыдович, старый гематолог Вологодской больницы, любил рассказывать пациентам байки. Мол, не йодом единым лечится человек, не чудесными руками хирурга, не современными инструментами и не тотальной стерилизацией материала. А только невыполненной перед Богом задачей. Не успел свершить задуманного — твои клетки животворяще будут воспроизводить друг друга, раны затянутся, выдавят токсины из организма, выхаркают черную кровь и воссоздадут тебя прежнего, Всевышним сотворенного. Чтобы встал ты и доделал свое дело, довел до конца планы, закрыл брешь в системе мира и вымолвил терзающее тебя слово.

— Вот какая у тебя цель? — спрашивал он Родиона, который был подсоединен к аппарату искусственной почки и волнообразно вздрагивал от пульсации машины, фильтрующей его кровь.

— Плюнуть в рожу Илье и сказать ему, какой он ублюдок, — отвечал Родик.

— Аллилуйя! — поощрял Иван Давыдович. — Месть — прекрасный мотив к жизни, сынок. Я до конца дней своих буду рассказывать студентам, как простой еврейский парень, чтобы только насрать в суп своему брату, остановил гангрену, возродил почки и трахнул двух медсестер¸ пока ему меняли утку в постели.

— Они сами меня трахнули, — огрызнулся Родик.