Любимец

‒ Я в эти места пришел, чтобы приход принять, ‒ сказал он, поведя рукой вокруг себя. ‒ Батюшка помер, а люди здесь еще жили, и в лесу многие прятались. Потом кто умер, а кого вытравили, как крыс. И в деревне уже жить стало нельзя. Я в схимники ушел. Приду в храм, помолюсь и снова в лес.

‒ Храм, ‒ повторил я, ‒ помолюсь.

Старик наклонил голову.

‒ Молодой человек, а ты хоть знаешь, где стоишь?

‒ В храме, в церкви, ‒ сказал я. ‒ Вы же сказали.

‒ А что есть храм?

‒ Вот этот дом. Дом с картинами, ‒ сказал я.

‒ А о Боге знаешь? ‒ Старик стал строг. Я почувствовал свою вину.

‒ Не знаю, ‒ ответил я.

‒ Темная, значит, душа, ‒ сказал старик.

Я не стал спорить. Я сказал:

‒ Пойдемте в наш дом, там Сеня уже, наверно, почистил рыбу.

‒ Я мяса не ем, ‒ сказал старик. ‒ Уж лет пятьдесят как не ем.

‒ А что же вы едите?

‒ Что лес даст, что на грядке выращу, чем пчелы поделятся, ‒ сказал старик.

Все же я уговорил старика пойти со мной. И я понял, что старик, хоть относится к нам не только с недоверием, но и с некоторой неприязнью, особенно к Сене из-за его пальцев, страшно стосковался по людям. И он пошел с нами.

Когда мы пришли, Сеня еще чистил рыбу ‒ он не очень умел управляться с ножом. Я отобрал у него нож и сам принялся чистить и потрошить добычу. А осмелевший старик, которого звали Николаем, тем временем выпытал у нас, кто мы такие, отчего бежим и скрываемся.

Я очистил рыбу и еще раз спросил старика, не хочет ли он присоединиться к нам.

Сеня был горд собой ‒ все же добытчик! Он взял одну рыбку и впился в нее зубами. Я же не посмел следовать его примеру, потому что раньше не ел сырой рыбы. К тому же стеснялся старика.

Дед Николай ахнул, глядя на Сеню.

‒ Что ж ты делаешь, чертяка! ‒ закричал он.

‒ А что? Я голодный, ‒ сказал Арсений.

‒ Сырую, да без соли! Что же, лень пожарить или сварить? Может, ты и не человек вовсе?

‒ Такой же, как мы с вами, ‒ сказал я. ‒ Только над ним делали операции.

‒ И очень хорошие! ‒ с вызовом заявил мальчишка. ‒ Если бы не я, кто бы рыбу поймал? А я еще и завтра поймаю.

‒ Рыбу есть сырую грех, ‒ твердо заявил старик.

‒ У нас нет спичек, нет огня, ‒ сказал я. ‒ Мы не можем варить и жарить.

Старик надолго задумался. Малыш схрупал три рыбины и сказал:

‒ Соли нету. Безобразие, надо было с собой захватить.

Неожиданно старик заговорил:

‒ Сейчас пойдем ко мне. В землянке у меня переночуем. Там у меня огонь есть, и поесть что ‒ будет.

‒ Нет, спасибо, ‒ сказал я. ‒ Мы вас стесним.

‒ Пускай он сам живет, ‒ сказал Сеня. ‒ А мы ‒ сами.

Старик ему не нравился, потому что тот не мог скрыть своей неприязни к рукам и ногам мальчика.

Мы молчали. Я размышлял. И не знаю, что бы придумал, но тут далеко-далеко послышался звук летящего вертолета. Первым его услышал Сеня ‒ вскочил.

‒ Летят, ‒ сказал старик. ‒ Они, конечно, здесь вас искать будут. Деревня для них ‒ место известное. Они и решат, что вы здесь таитесь. Идемте, только быстро.

Я подхватил одеяло и прочие мои вещи, Сеня, все поняв, взял чугунок с остатками рыбы.

Отец Николай первым резво выскочил из дома и, стуча палкой по земле, затрусил к лесу, стараясь не выбегать на открытое место. Мы бежали следом.

Мы спешили не наверх к церкви, а взяли ниже, к берегу большой реки, под защиту тесно стоявших вековых елей. От опушки леса я обернулся и увидел, что вертолет опустился возле храма, из него выпрыгивали милиционеры и белые халаты ‒ люди спонсора.

‒ Идем, идем, ‒ торопил меня старец. ‒ До моей землянки верст пять, да через болото.

Когда, проваливаясь в грязь, прыгая с кочки на кочку, мы пробирались через обширное, поросшее редкими осинами болото, я спросил отца Николая, зачем он спрятался в таких сырых местах? А он сказал:

‒ Они с собаками облавы устраивали, тех, кто из деревни недалеко ушел, на сухом месте скрывался ‒ всех выследили и перетравили. А через болото не сунулись ‒ оно же бескрайнее.

Через час мы выбрались на сухое место ‒ на небольшой остров среди болота.

Остров был песчаным и покрыт шапкой могучих сосен.

Там и скрывалась землянка отца Николая ‒ сухая, довольно большая, полная запасов, оставшихся еще с зимы.

Сеня не любил сидеть в землянке. Он шастал по болотам, по лесу, нырял в бездонные черные озера в еловых борах, ловил рыбу и раков. Его не интересовали бесконечные рассказы отца Николая, впервые за тридцать лет обретшего внимательного слушателя.

А я слушал. Рассказы старика были большим и многоцветным куском в мозаике, именуемой История Земли. Старик-отшельник, настоятель храма, в котором полвека никто не молился, рассказывал мне ее вечер за вечером, то сидя у очага, то работая на маленьких делянках, разбросанных по лесу так, чтобы не вызвать подозрений у дежурного вертолета.