Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

И вот уже земля затряслась от топота остальных. И хотя боль уже отпустила, но я не стал продолжать забег. Прийти даже вторым было для меня совершенно невозможно. Поднявшись, я медленно пошёл к финишу, провожая пробегающих мимо вымученной улыбкой. Я ещё не знал, но уже вовсю чувствовал, что моя спортивная карьера навсегда убегает вместе с ними.

После соревнования я отозвал Еланского в сторону и рассказал ему о моих ночных вояжах.

– Счастливчик! – сказал Мишка. – Тебе крупно повезло сегодня!

– Издеваешься! – возмутился я.

– Ничуть! – тяжело вздохнул Мишка, держа «мой» кубок с бегуном на крышке головой вниз. – И не вздумай Гурию рассказывать о своих результатах. Он сразу в тебя мёртвой хваткой вцепится. Ты когда-нибудь слышал о столетних вчерашних чемпионах?

– Нет.

– Вот! И я не слышал. Мало кто до семидесяти дотягивает. Все надорванные. Инвалид на инвалиде!

– А ты?

– А что я! Ещё немного побегаю для отвода глаз и брошу. У меня, слава Богу, таких талантов, как у тебя, нет. Я уже на пределе.

И я никогда больше не участвовал ни в каких соревнованиях.

Наверное, поэтому и инвалидом не стал.

Да и наградная мишура нужна была мне только для девочек, а зачем им инвалиды? Но физкультура (не профессиональный спорт!) – конечно благо! Я ещё не раз спасался от всякого вида преследований бегом, да и просто для собственного удовольствия устраивал лёгкие ночные пробежки километров на десять-пятнадцать. Ну и на турнике раз пятнадцать всегда отжаться мог. Да и гантели не залёживались. Вот гири я раздарил. Не привились они как-то. А девочки…

Взрослели девочки, и всё чаще сигналы принимали не через спиной мозг в голову, а наоборот…

К московским звёздам!

Метался я между медучилищем, практикой в больнице и искусством и не успевал нигде. Как вы думаете – что победило?

Правильно!

То, что повкуснее!

Но окончательно это было далеко потом. А пока нужен был аттестат для поступления в консерваторию на композиторский факультет. Звучащие со всех сторон оркестры всё более и более донимали меня. Но и верный кусок хлеба тоже нельзя было бросать.

В каждом деле в этом мире должна быть завершённость и полноценность для того, чтобы уверенно двигаться вперёд!

Взял я академический отпуск в медучилище и пошёл учится сразу в одиннадцатый класс школы рабочей молодёжи. Мне же нужен был аттестат, а не знания! Уломал директора, спел ему песенку и с испытательным сроком взяли!

Первые три месяца, пока проходили новое, я получал сплошные пятёрки и четвёрки. Еле-еле, но выучивал! Но с конца ноября стали к новому прибавлять целые разделы за предыдущие классы, и просто физически освоить материал мне было не под силу. Тем более что это был повтор пройденного, и никто ничего не объяснял. А математика, физика и химия… Да что там говорить! Я же не учился в предыдущих классах, а в медучилище программа не предусматривала равное школам изучение предметов.

В общем – двойка на двойке!

В конце декабря меня вызвали в учительскую и сказали, что вынуждены со мной распрощаться.

Как я взмолился, если б вы видели! Рушилась моя артистическая карьера. Да и в медицинской карьере год пропадал зря.

– Дайте ещё месяц, и я всё исправлю! – в финале прошептал я и упал на колени перед всем педагогическим коллективом.

Дали!

И я начал зубрить, учить и конспектировать.

Месяц – не месяц, а государственные экзамены я сдал на пятёрки. Но в аттестате выставили тройки, так как четвертные были не совсем радужные.

Чёрные дни, но в финале – победа!

К тому же во мне обнаружился такой характер, что я сам удивился. Правда, в детстве был эпизод, где он уже проклёвывался. Катался я, четырёхлетним, на карусели, и мне защемило палец какой-то крепёжной железкой. Визг, крик!.. Карусель остановили, палец освободили и отец купил мороженое, чтобы осушить мои невинные детские слёзы.

Съел я пачку и стал кляньчить ещё. А когда не получил, то вцепился зубами в папашин палец…

Гордо неся свой обильно политый кровью аттестат, я очень тщательно продумал, как внедриться в консерваторию. И вот, рассчитав всё до тонкостей, я взял скрипку и пошёл на приём к Брусиловскому (основоположнику классической казахской музыки). Сыграл я ему свои пьесы, рассказал про музыку в моей голове, и старик так разволновался, что даже заикаться начал (потом я узнал, что он вообще был заика). А так как принять меня на композиторское отделение не было никакой возможности, ввиду отсутствия специального музыкального образования, то он пристроил меня на вокальное отделение, что тоже было неплохо. Ну и прикрепил для ускоренного изучения музыкальной грамоты к Гельфису – одному своему студенту и тоже не последнему композитору Казахстана.

И закрутился новый волчок моей сумасшедшей жизни! Я опять доучивался в медучилище, носился по консерватории, пел на танцах и выездных концертах и, конечно, нигде не успевал.

К тому же, через какое-то время неведомая никому музыка в моей голове и вокруг неожиданно умолкла, да и с педагогом по вокалу Жылысбаевым складывались совсем не солнечные отношения.