Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

– Педагог по сцецдвижению прямо замучил нас кувырками, – говорил Юра и стыдливо, но с похотью смотрел на уже почти опустошённую трёхлитровую банку с малиновым вареньем. – То ли ему удобно это, то ли он ничего больше не знает, но уже полгода, кроме кувырков, мы ничего не делаем. Заскочит в зал этот деятель, "Кивирок! Кивирок!.." – прокричит и снова в коридор, курить и опохмеляться. А мы кувыркаемся… А что ещё делать?.. Но есть у нас Парнобек Мамын Мамынович. Это – отрубень! Чистой воды самородок! Преподаватель музыки! Доцент! Кандидат музыкальных ведотичечных наук!

– Каких?

– Музыкально-ведотичечных! Он так называет себя. Тут главное от слова «поведение». Высший его комплимент и оценка – это когда он говорит:

– Музыкально ты ведёшь себя!..

В первый раз он меня отметил, когда мы с ним знакомились. В тот день я опоздал, но пришёл в костюме с иголочки.

– Заходи, друг, заходи, товарищ! – услышал я неожиданно. – А-а, ты, наверное, долго куришь. Это некрасиво. Здоровью каюк, да и деньги ишаку под хвост. А музыка обогащает человека. И не надо себя насиловать! Надо садиться – садись! Не надо – стой! Зачем будешь себя насиловать?

Тут он заметил мой костюм и прямо расплылся в улыбке:

– Вот! Смотрите все! Он очень хороший ученик. Очень! Костюм его говорит о его уме. Он умеет хорошо одеться – это вкус! А вкус – это музыка! Это всё связано одной нитка. Красная нитка лежит сквозь всё это. Мысль понимаете? Первое у нас… Я ознакомлю всех с Абаем. Ты тоже, я думаю, полюбишь Абая, потому что Абай – это как вот… солнце! Но Абай – после ознакомления с грамотой. Музыкальной! Семь нот всего. До, ре, ми, фа, соль, ля, си! Так? Ка-ак можно из семи нот писать музыка? Новая! Как получается? Четыре урока на размышление!..

Четыре пары… четыре дня ходили мы и догадывались. Наконец кто-то подсказал ему, что ни к чему бросать свой драгоценный бисер перед теми, кто кончил музыкальную школу или консерваторию.

– Та-ак… – сказал Парнобек. – Кто у вас занимался музыкальным образованием?

Поднимают руку девятнадцать человек. Только я и ещё один парень без музыкального диплома.

– Хорошо. Вы двое будете ходить ко мне на занятия, а остальные будут сдавать зачёт. То есть играть. И каждый урок у нас будет начинаться с песни Абая. Я вам буду петь песню Абая.

И он поёт скрипучим голосом "Письмо Татьяны к Евгению Онегину".

– Абайская песня. Знаете?

– Нет.

– Не знаете?

– Нет.

– Послушайте! Это такая галиматья – труба!

– Мягче, Юра, мягче!..

– Да уж куда мягче! Всё свеженькое!..

Спел он эту песню и садит меня за пианино:

– Ты очень хороший мальчик. Садись, давай, за пианина. Вот слушай! У тебя женщина есть, да? Жена, да? Ты ей на плечо рука ставь? Вот так же и пианина. Она – моя женщина. Понимаешь? Контахт должен быть. Контахт!

– Правильно говорит, – замечаю я, и Юра не спорит, а продолжает:

– Вот когда с женщиной рядом стоишь, да? На плечо рука ставишь, да? Вот что она делает? Пульсувирует! Да? Вот так вот пульсувирует! Да? Вот что-то вот такое… Так вот… проникает в душу тебе! Сердце бьётся сильнее. Всё вот так вот сжимается… И ты чувствуешь себя неловко. В этом положении. Да? Это нахал только может так позволить себе стукнуть женщину, а вот умный человек, талантливый, который учится в театральном институте, – он не может позволить. Так же и пианина. Когда к пианина ласково, она сама за тебя играет и поёт. Так же и женщина. Когда с ней ласково, она так же тебе отвечает. Взаимно! Понимаешь, взаимная связь должна быть! Ты ей хорошее – она тебе хорошее! Ты ей… Как жизнь!.. Садишься? Садись!

Я сажусь.

– Ставь рука! Каждый пхалец должен знать своё место. Без работы не должен быть. Потому что каждый человек в обществе зарабатывает на хлеб. Так же и пхалец. Всё же это из мелочей, а потом вырастает большая жизнь. Большая музыка!.. Вот где-то читал я это, но не помню где… Я учился вообще-то вот… с девяти лет я играл сам. У меня был фортепиан… маленький такой вот… раньше делали… Мне папа привёз из Москвы. У меня папа был гениальный человек! Читать, правда, не умел… В ауле мы жили… он мне привёз пианина… Я играл… Потом мне в тридцать лет купил большое пианина. Не папа, правда… Дядя! Дядя купил мне пианина… Я в тридцать лет позвал… Ой, в двадцать девять!.. Да… Мастера! Я уже прекрасно играл… Я, наверное… Там гений сидит во мне! Но, понимаешь, возраст не тот. Всё ушло. С годами… Меня научили музыке, и я стал писать. Я написал четыре песни. Вот, смотрите, моя книга! Третий класс для детей. Вот моя песня! Доцент Мамын Мамынович! Видите? Смотрите все!

Все посмотрели.

– Вот первый класс… Песня! Вот видите, доцент Мамын Мамынович. Запишите: до-цент!

– Это он в трёх книгах по одной маленькой песне написал, а говорит, что три книги его? – спрашиваю я.

– Да. Но у него и полностью своя есть. Он про неё не забывает никогда: