Любимец моих дьяволов

— Нет. — Мотает головой Наташа. — Клуб за этим следит строжайше. Они же на этом зарабатывают. И за девочками следят — анализы, полное обследование, вплоть до психолога. И за клиентами тоже. Поверь, они даже руку поднять не посмеют. А если посмеют, точнее пожелают, это уже отдельная графа в контракте девочки с клубом — БДСМ. Есть девицы, которые на это согласны. И есть клиенты которые это любят. Но тут каждый шаг — по договору. Клуб старается максимально соблюсти свои интересы, им не нужен скандал. Или расследование. Знаешь какие люди сюда ходят!

— Хватит врать, слушать тошно, — не выдерживаю потока это чуши. — Я не сдавала никаких анализов, слышишь! Даже палец не укололи. А продать меня собираются сегодня. Если тебе, дуре, нравится верить в сказочки — вперед. Только смотри не сдохни после своих фантазий. Готовилась она! Страшно подумать, что такие дуры бывают! Мечтала сюда попасть. Ду-ура ты.

— Нет, это ты дура! Самовлюбленная богачка, папенькина дочка. Мне смешно было, когда ты в мою дружбу и сочувствие поверила! Едва сдерживалась чтобы в рожу твою надменную не расхохотаться. Марина в сто раз лучше, честнее тебя! Она меня нашла, помогла в трудную минуту. А ты… всегда вела себя так, точно я дерьмо, встретившееся у тебя на пути. Даже контракт, ради которого я месяц у владельца агентства отсасывала, увела. Не моргнув глазом — просто больше заказчику понравилась! Ты небось ни разу у Олега не сосала! А почти все девочки — да! Ты же со своим папашей всем как кость в горле была. И даже когда помер — все равно королевой ушла, швыранув в Олега жратвой в ресторане. Думаешь, ты крутая? Тебя зауважали после этого? Нет! Только еще сильнее возненавидели! Как ненавидели твоего отца, странного и невменяемого. Марина правильно сделала что обобрала его… дураков учить надо.

На этом у меня сдают нервы. Вся эта речь, полная ненависти, я могла бы ее проглотить, но упоминание отца — последняя капля, у меня мозг кажется сейчас взорвется от ярости и отчаяния. Нет чувства страха, самосохранения, только бешеная злость и какая-то растерянность, беспомощность, при понимании, что опять в дерьмо вляпалась. Отчаянная обида, что никому верить нельзя, я словно в параллельном мире живу, где добра попросту не существует. Вскакиваю и набрасываюсь как кошка бешеная на Наташу, вцепляюсь ей в волосы. Но уже спустя секунду забегают двое мужчин и нас растаскивают по углам. Один из них, крепко держа меня за локоть, что-то вкалывает в руку, чуть пониже плеча. Испуганно вырываюсь, тру место укола.

— Не боись. Успокоительное, легкое. Больно ты буйная. А тут приличное заведение.

— Сука! — кричит Наташа. — Если хоть одна царапина на лице, я тебе глаза выцарапаю.

— Она дороже тебя раз в триста, — густой бас одного из мужчин. — Дотронешься — сдохнешь, поняла?

— Значит ей можно меня бить, а мне нет?

— Может ее к другой отвести? Есть еще Мира…

— Нет. Сказали с этой оставить. Так, короче, девочки. Еще одна такая выходка и вас польют из шланга ледяной водой. Поверьте, вам не понравится и воспаление легких обеспечено. Подумайте об этом.

— Я за воспаление, — мрачно бурчу им вслед.

— Дура, — фыркает, отбрасывая волосы с лица Наташа. — Тебя в минуту ударной дозой антибиотиков на ноги поставят. Тут конвейер, все быстро и четко. Зато потом поносом год страдать будешь. Этого хочешь?

Ничего не отвечаю. Всплеск эмоций прошел. Нет желания драться. Да и укол видимо действует, меня охватывает апатия.

* * *

Прошедшие часы я провожу между сном и явью, чувствуя себя овощем. Эмоций нет, только где-то глубоко внутри тяжелейший камень, почти придавивший к земле. А потом меня как куклу ставят на ноги, и куда-то тащат… Ставят под душ. Чьи-то руки моют меня, осторожно касаясь мочалкой. Женские руки, от этого немного легче. Но тошнота от осознания своего положения накатывает волнами. Потом меня закутывают как ребенка в огромный махровый халат. Сушат мне волосы феном, укладывают их. Почти все время мои глаза закрыты. Пытаюсь мысленно отстраниться, перенестись в другое место. Но понимаю, что даже в голове нет местечка, где я могла бы спрятаться. Где было-бы спокойно и уютно и можно было спрятаться от ужасов, которые преподносит один за другим мне жизнь. Мою кожу натирают какими-то лосьонами, благовониями. Теперь я пахну как цветок, и чувствую себя арабской наложницей. Никогда мне не нравилась восточная культура, где женщина — лишь рабыня. Даже самая превозносимая, любимая и лелеемая. Я же всегда мечтала быть на равных. Бросать вызов. И до чего докатилась? Меня продают как товар…

На меня надевают комплект белья: черный корсет, делающий талию невероятно узкой, и одновременно вызывающе поднимающий грудь. Волосы прядями закалывают наверху, некоторые из них спускаются на спину волнами, другие — закрепляют сзади. В тон корсету — узкая полоска трусиков. И прозрачный черный пеньюар… больше ничего.

— Совершенство, — раздается голос женщины, которая все это время колдует надо мной.

— Что, простите?