Любимое уравнение профессора

Я взглянула опять на ладони. И мое сердце вдруг захлестнула такая дурацкая радость, словно я только что наконец доказала Последнюю теорему Ферма.

Сезон дождей миновал, в Барселоне открылась Олимпиада, у Коренька начались каникулы, а Профессор все продолжал свою битву с головоломкой. И я все ждала с нетерпением, когда же он наконец попросит меня сгонять на почту, чтобы отослать его решение в Journal of Mathematics.

Жара стояла невыносимая. Кондиционеров во флигеле не было — как, впрочем, и сквозняков, — но мы с Кореньком не жаловались. Хотя куда нам, слабакам, до выносливости Профессора, который даже в тридцатипятиградусную жару мог высидеть в закупоренном кабинете, скрючившись за столом и даже не снимая костюма. Словно и правда боялся: стоит стянуть пиджак — и все выстроенные им доказательства рухнут, точно Вавилонская башня. Записки на нем поблекли и пропитались потом — так же, как и любой уголок его тела. Но сколько бы я ни предлагала ему вентилятор, холодный душ или ячменного чая со льдом, он лишь с нетерпением прогонял меня прочь.

Начались каникулы, и Коренёк стал приходить со мною во флигель с утра. После конфликта с Мадам я сомневалась, что Кореньку стоит маячить во флигеле еще и утром, но Профессор и слушать меня не хотел. Не понимая в мире вокруг себя ничего, кроме своей математики, он почему-то прекрасно помнил, что такое школьные каникулы, и был убежден, что в это время ребенок должен постоянно находиться в пределах досягаемости материнского взгляда.

Кореньку же казалось куда веселее гонять с друзьями в бейсбол или купаться в бассейне, и до захода солнца мы с ним почти не встречались.

Решение задачи было найдено 31 июля, в пятницу. Профессор в тот день не выглядел ни чересчур возбужденным, ни особо усталым. С каким-то почти безразличным видом он вручил мне конверт, и я понеслась на почту, чтобы успели отправить до выходных. Убедившись, что пометка «срочно» на конверте проставлена и послание отправлено, я пошла обратно и на радостях накупила для Профессора нового белья, душистого мыла, мороженого, фруктового желе и сладкой бобовой пасты.

Когда я вернулась, Профессор уже обнулился. И кто я такая, понятия не имел. Я бросила взгляд на часы. С моего ухода прошел всего час и десять минут.

До сих пор восьмидесятиминутный счетчик профессорской памяти не сбивался еще ни разу. И этот свой цикл — ровно час двадцать, ни больше ни меньше, — выдерживал точнее и неумолимее любого часового механизма. Я машинально поднесла часы к уху — может, встали?

— Сколько ты весила, когда родилась? — только и спросил у меня Профессор.

Начался август, и Коренёк отправился в поход: пять дней, четыре ночевки. В поход набирались дети от десяти лет и старше, и сын давно уже предвкушал его. Так надолго он уезжал от меня впервые, но это, похоже, ни капельки его не расстраивало. К автобусу перед отправлением сбежались мамы, чтобы проводить своих чад как следует. Как и все они, последние пять минуть я усердно наставляла сына — без куртки не бегай, медкарту не потеряй, — но он, похоже, даже не слышал меня. Когда распахнулись двери, Коренёк первым влетел в салон, а едва автобус тронулся, вежливо помахал мне в окошко — бай-бай! — да тут же и отвернулся.

В тот же вечер без него я перемыла после ужина посуду и зависла. Возвращаться в пустую квартиру совсем не хотелось.

— Хотите, нарежу фруктов? — предложила я Профессору.

— Если не трудно… — отозвался он, обернувшись, из своего кресла-качалки.

Солнце еще не зашло, но тучи все больше густели, и свет за окном стал призрачным, будто весь садик затянули в сиреневый целлофан. Я нарезала дыню, положила несколько долек на блюдечко, протянула Профессору и присела на пол радом с его креслом-качалкой.

— Ты тоже попробуй, — сказал он.

— Спасибо… Но вы первый!

И он принялся за дыню, разламывая вилочкой мякоть и забрызгивая соком все вокруг.

Теперь, без Коренька, некому было даже включить приемник, и флигель утопал в тишине. Впрочем, особняк за окном тоже не подавал признаков жизни. Единственная цикада проскрипела разок-другой, да тут же затихла.

— Съешь хоть немного, — сказал он, протягивая мне последнюю дольку.

— Ну нет! Теперь уже доедайте, — улыбнулась я, вытирая ему подбородок салфеткой. — Сегодня такая жара…

— И не говори.

— В ванной есть мазь от потницы. Натритесь, будет легче.

— Попробую не забыть, — пообещал он.

— Говорят, завтра будет еще жарче.

— Каждый день только и жалуемся на жару… — задумчиво улыбнулся он. — Вот так и проходит лето!

Неожиданно деревья за окном зашумели, а небо потемнело так, что даже полоска заката на горизонте погрузилась во мглу. Издалека донесся раскат грома.

— Гроза!! — воскликнули мы с Профессором в один голос.

И пошел дождь. Забарабанил огромными каплями, гулким эхом наполнил дом. Я решила закрыть окно и встала, но Профессор остановил меня.

— Оставь! — попросил он. — С открытым дышится легче…