Любимцы фортуны

Одна из ножек шезлонга надломилась, затем еще одна. Минни в ужасе смотрела, как хохочущая девица, сидящая верхом на чернокожем верзиле, заваливается на бок.

Минни хотелось закричать, начать топать ногами и ругаться, но годы самоконтроля не позволили ей повести себя недостойно. Вместо истерики она обратилась к Эдварду, как могла спокойно. Ей показалось, что он единственный из четверых чужаков хоть что-то соображает.

— Думаю, мистер Лайл, будет лучше, если вы и ваши друзья вернетесь к бассейну. Мне кажется, мистеру Макмаону — когда он приедет домой — будет неприятно узнать, что его любимая мебель разлетелась в щепки.

— О да, да, — залепетал парень. — Прошу прощения за моих приятелей. Мне… неловко…

Минни заметила, что Скинни тоже смущен, тогда как девицы продолжали, повизгивая, хохотать. Либо они выкурили слишком много травки, либо относились к той категории молодежи, которой вообще плевать на всех.

— Идите же уже! — не выдержала Минни.

Компания ретировалась. Едва они скрылись из виду, женщина опустилась на колени и уставилась на остатки роскошного шезлонга. Ей пришлось сильно закусить губу, чтобы не проронить ни слезинки. Утрата любимого шезлонга стала последней каплей: Минни решила высказать вечером мужу все, что думает о гулянках, происходящих в доме в его отсутствие. Для несчастной женщины и без того было нелегко терпеть любовницу мужа под одной крышей, но выносить ее пьяных, обкуренных, развратных друзей-хиппи было выше сил.

Первый год жизни Каролин в Хэнкок-Парке едва не выпил из Минни все соки. И дело было даже не в измене мужа, нет! Несчастную терзало то, что захватчица примерила на себя роль хозяйки дома и не собиралась с ней расставаться. Однако Минни знала, в какую стерву превращалась «английская леди» Каролин в отсутствие Дьюка. Буквально на прошлой неделе она слышала, как гадкая девица кричала в кухне на Кончиту, да такими словами, от которых у портового рабочего встали бы дыбом волосы. Минни вообще считала, что ее муж заблуждается насчет аристократического происхождения любовницы. День за днем в особняке прибывало гостей, каждый из которых был ужасен на свой манер. Они буквально выживали Минни из дома, прокуривали марихуаной каждую комнату, пачкали ковры и обивку, плевали в бассейн и, накурившись, совершали набеги на кухню. Чужаки никогда не ограничивались гостевыми комнатами, они шастали по спальням хозяев, кабинетам и навязчиво лезли под нос.

Минни неоднократно пыталась поговорить с мужем об этих гадких людях, но он словно ее не слышал. Дьюк ставил интересы любовницы выше нужд жены, а потому закрывал глаза на ее «чудачества». От этого Каролин начинала вести себя все менее тактично по отношению к Минни, а уж с остальными членами семьи вообще не считалась. Минни подозревала, что Дьюк сознательно поощрял любовницу на издевательства над ней. Ему доставляло удовольствие мучить жену чужими руками.

И все же Минни решилась на очередной разговор с Дьюком. Сегодня ей исполнялось пятьдесят пять, и по традиции Макмаонов готовился изысканный ужин. По случаю юбилея, подумала Минни, Дьюк может прислушаться к ее просьбе.

Она очень рассчитывала на это.

Дьюк вернулся домой раньше обычного и почувствовал огромное облегчение, не застав назойливых приятелей Каролин. В последнее время он все чаще задерживался в клубе с коллегами по работе или на «деловых встречах», потому что — наравне с женой — с трудом переносил толкущихся в его доме незнакомцев. Конечно, он никогда не признался бы Минни в том, что целиком разделяет ее мнение о друзьях Каролин. Не зная, что движет мужем, Минни втайне считала его долгие отлучки признаком того, что у Дьюка намечается новый роман. Это могло означать конец эры Каролин Беркли. Чем быстрее Дьюк устанет от своей любовницы, думала Минни, тем лучше будет для членов его семьи.

Сразу пройдя в свой кабинет, Дьюк налил себе на три пальца бурбона и устроился в кожаном кресле, прикрыв глаза и наслаждаясь редким моментом покоя и тишины. К его величайшему разочарованию, спустя уже три минуты в кабинет вошел его жалкий сын Пит.

— Думаю, нелепо ожидать от тебя, что ты помнишь о дне рождения мамы?

У самого Пита в руках было несколько нарядных свертков с бантами, на фоне которых сам он выглядел бледным измученным туберкулезником.

Больше всего на свете Дьюк ненавидел в своем сыне этот тон, в котором претензия сочеталась со страхом попасть под горячую руку. Слабак, подумал он с неприязнью.

Он приоткрыл один глаз, чтобы коротко глянуть на сына, и вновь закрыл.

— И тебе добрый вечер, Питер.

— Значит, снова забыл, да?

— Не забыл. — Дьюк с сожалением открыл оба глаза. — Я никогда не забываю о дне рождения жены. Иной раз я предпочитаю не праздновать его, но это не значит, что я о нем забываю.

Подбородок Пита дернулся, словно он с трудом удержался от едкого комментария. Дьюк некоторое время подождал, но так и не дождался отповеди. Как всегда.

Меж тем Пит разложил коробки и свертки на столе, борясь с желанием запустить одним из них отцу в лицо. Он и сам знал, что никогда не решился бы на подобный поступок.