Любимый (м)учитель

На балкон выходило две двери. Одна из гостиной, вторая из спальни. Дальняя дверь в гостиную оказалась закрыта, а вот ближайшая, в спальню — открыта, оттуда пришёл Император Николай, чтобы захватить Ронину квартиру.

Вспомнилось что-то про Польшу…

Но Польша осталась во “вчера”, а между “вчера” и “сейчас” прошла целая таинственная ночь, после которой Роня проснулась такой спокойной и почти здоровой.

На самом деле Влад нашёл у сестры температуру, но сейчас она будто и прошла. По крайней мере, держалась на том уровне что позволяет беспрепятственно скакать по балконам в октябре-месяце.

Вероника приблизилась и сделала уверенный шаг за порог. Тёмная комната, мягкая, деревянная. На стене дерево, на полу дерево. Стол старинный, обшарпанный. Рядом с ним древнее кресло, широкое. Даже жуткий торшер имелся, и книжные полки… другой мир.

— Мастер, — шепнула Роня, вспоминая “Мастера и Маргариту”. Так она представляла себе подвал в Арбатском переулке.

И почему до этого казалось, что Егор Иванович живёт в современных светлых апартаментах, как герой мелодрамы? Даже зная, что квартиры их должны быть примерно похожи, виделось Роне, что у него тут чуть ли не плазмы из потолка и окна панорамные с видом на Нью-Йорк… И пусть за окном вполне себе Россия, но дерево в новостройке?

Торшер?

Письменный стол? Не компьютерный даже…

Куча странных вещичек, не сувениров. Вазочка крохотная для цветов, ландышей бы туда. И плед вязаный на кресле. И при полном ощущении, что этой обстановке миллион лет… запах новой штукатурки и краски.

Если бы Роня прошла вглубь квартиры, она бы непременно увидела, что это единственная обжитая комната. Гостиная и кухня представляли совершенно другую картину: серые, чистые, абсолютно девственные стены и минимум мебели. Егору это нравилось… Егор не хотел делать ремонт где-то ещё.

Он тоже представлял себе, что входя в комнату попадает в подвальчик в Арбатском переулке.

Егор спал тут же, на кровати придвинутой к стене у которой и она сама спала. Спал свесив руку, спал на животе и его красивое лицо казалось милым, а поза беззащитной. С него свалилось одеяло и Вероника его поправила. А потом решила оставить стикер на видном месте, на столе, да там и осталась.

История

Значилось на тетрадке. Самой обычной в сорок восемь листиков.

Для таких, как Соболева

Было написано ниже, размашисто и нервно. Для неё. История для неё, для таких как она. И сверху тонкое колечко из ярко-рыжих волос. Сердце забилось чаще, даже как-то больновато стало. И удушливо. Разом вернулась температура.

Прикоснуться к тетрадке Роня не решилась, отступила на пару шагов, спиной вперёд, и тут же оказалась прижата к горячей после сна груди, обхвачена горячими руками, обожжена горячим дыханием.

— Я не читала. Я стикер принесла, — выдохнула она, но её никто не ругал.

Её просто держали очень крепко, и хоть страшно было до жути, не наслаждаться моментом было просто невозможно. Она в руках, которые узнает из тысячи, они держат — даже если для того, чтобы придушить. И пока Егор Иванович молчит ей не будет повода сбегать. Вмиг стало казаться, что её температура, всё же выше, и он не то это почувствовал, не то поддался желанию странному и мимолётному, но обнял Роню крепче. Даже прижался подбородком к её макушке.

Если бы Вероника могла сейчас посмотреть на него, то непременно увидела бы прикрытые глаза, спокойствие на лице и совершенную невозмутимость. Таким она Егора не видела и не знала, и боялась зря, но откуда ей было знать. Разве только найти его отражение в стекле висящей на стене фотографии… но это не слишком очевидно и она ничего искать не стала.

Егор держал её вечность, пока от волнения ей не стало тяжело стоять, а почувствовав как девчонка кренится на бок, он отошёл к кровати и сел на неё. Роню посадил рядом, облокотился о колени и замолчал.

Все её навестили сегодня, а он — нет.

И не станет.

Она сама придёт, так он подумал, когда провожал за порог мать, и нисколько не ошибся. Он ждал её, и уснул в ожидании. Он сказался больным, потому что хотел не выходить из дома. И хотел, чтобы все ушли. Чтобы Лев ушёл. Хотел остаться в одиночестве и дать "звезде" шанс снова прочитать его мысли, если она такая умная.

Егору казалось, что Веронику Соболеву он знает как облупленную. И не пришёл бы к ней Николай — она нашла бы повод. И вот сидит рядом, крутит в руках стикер, который так и не прилепила к столу. Такая же, какой он оставил её ночью. Растрепанная, в майке и шортах. Слишком обнажённая для похода в гости к соседу, слишком одетая для сна.

Она поняла?

Не факт.

Но пиджак!..

Ты сам его забрал… значит хотел, чтобы поняла!

Когда он к ней повернулся, Роня испуганно повела подбородком, будто хотела посмотреть на него, но не решилась.

— Я уеду на пару дней, — Егор почесал бровь и уронил руки обратно на колени. — Маме надоели эти гастроли. Отвезу её домой. Николая нужно покормить.

Роня кивнула.

— Я оставлю дверь открытой.

Роня кивнула.

— Еда на кухне. Поводок… он покажет.