Любимый (м)учитель

Она не дышала от этой нежности, ей было невероятно хорошо и уютно. Под спиной не лавочка и не стена кафешки, а кровать, нагретая телом простынь, не нужно ничего бояться, не нужно торопиться, а Егор Иванович не пьян. Он зол, да, но трезв и чётко понимает, что перед ним его ненавистная студентка, “звезда” которую проще убить, чем чему-то научить.

Когда его рука нервно, но очень осторожно ккоснулась её плеча, прониклапод спину, сжала тонкую ткань майки, Веронике не стало страшно, потому что губы оставались неизменно осторожны. Это так сладко, медово, что хочется вечность не заходить дальше, а растворяться в происходящем, и когда поцелуй закончился на тягучей приторной ноте — она застонала. От разочарования и мгновенного приступа лихорадки, стало холодно и пусто.

— Дура, Соболева, — прошептал Егор, осматривая её лицо, будто врач перед перевязкой. — Дура… слабоумная, отважная дура. Больно?

Он склонился и поцеловал её висок, совсем рядом с раной, а потом на него подул.

— Больно, — честно ответила Роня, подставляя его губам лоб, щёку, подбородок. И он послушно целовал.

— Соболева?

— Что?

— Ты мне сообщение писала? Только честно.

— Нет.

— Отлично. Отлично… — дважды кивнул он, снова прижавшись к её губам. — Целоваться больно?

— Не знаю, не пробовала. А мы будем?

— Ещё как. Иначе зачем ты тут спишь? — он просто недоумевал, глядя на Веронику, или хорошо изображал недоумение.

— Имейте ввиду! — строго начала она. — Я не хочу от вас…

— Чего не хочешь? Ребёнка? Взаимности? Денег? Зачётов? А я тебе что-то обещаю? Замолчи уже, и получай удовольствие, как взрослый человек. Если есть вопросы — задай их сразу. Я сейчас хочу с тобой целоваться, обниматься, радоваться, что ты не подохла под лавочкой и всё такое. Есть вопросы?

Вероника будто взглянула в лицо своим страхам в этот момент. Он тут… рядом и хочет целоваться.

И если бы могла отказать — наверное бы отказала. Но даже много позже, когда поняла что значили его слова, твердила себе, что всё-равно бы осталась, чтобы заново ту ночь пережить.

Он хотел целоваться. Обниматься. Радоваться.

Она тоже



Примечание:

*Кто ж из них сказал ему,

 Господину моему, —

 Только выдали меня, проболталися.

 И от страсти сам не свой,

 Он отправился за мной,

 А за ним — Беда с Молвой увязалися.

 Он настиг меня, догнал,

 Обнял, на руки поднял,

 Рядом с ним в седле Беда ухмылялася…

 Но остаться он не мог -

 Был всего один денек,

 А Беда на вечный срок задержалася.

«Я несла свою Беду…» — песня Владимира Высоцкого. Исполнялась Мариной Влади, Аллой Пугачёвой

=Самое главное — сказку не спугнуть*

— Не болтаю обычно, но тут мысль одна пришла…

— Говорите.

— Знаешь, на что это похоже?

— На что?

— Есть такая штука… когда ешь что-то с чем-то, и считаешь это идеальным сочетанием.

— М-м… как наггетсы и сырный соус!?

— Блин, именно! Ешь их и считаешь, что ну всё, блин. Это — лучшее, что есть. А потом приходишь домой и сырного соуса нет, или кто-то советует попробовать не с ним… И делаешь чесночный. Только не покупной, а просто домашний. И пробуешь, и понимаешь, что блин… был слеп! И что лучше этого просто нет ничего!

— М-м… да. У меня так было со стейками из говядины… И с сибримом.

— Круто, что ты сечёшь в кулинарных метафорах, — и Егор прочертил большим пальцем линию от основания рониной шеи до копчика. — Круто…

И он же даже не понял, что только что признался, как она хороша. Какими не вкусными сырными соусами были другие, и как он слеп был избегая этого открытия. А Роня затаилась, уткнувшись в его плечо и молча переваривала всё новое, что с ней стряслось за последние часы.

За окном уже занимался рассвет. Яркий, сочный, как спелый грейпфрут. Он был немного морозным, что свойственно октябрьским рассветам и оттого теплее было нежиться в мягких простынях, не отрывая друг от друга тел.

— Рассвет, — шепнула Роня, поднимая голову. У неё скатались в колтун волосы, лицо помимо того, что было побито, ещё и изрядно выдавало бессонную ночь, а Егор вздыхал и всё равно смотрел на неё.

— Пошли, посмотрим!

Он встал с кровати и потянул её за собой, едва успев прихватить простынь, чтобы хоть немного прикрыться.

Покидать постель оказалось отвратительно неприятно, зато смотреть, как заливает алым светом чёрные деревья, как всё расцвечивается и оживает — волшебно.

— Утро такое сочное, — шепнула Роня, прижимаясь лбом к холодному стеклу, балконного окна.

— И людей нет, — кивнул Егор. — Обожаю утро…

— Обожаю утро, — с отставанием в одну милисекунду произнесла Роня и они засмеялись. — Правда… я в школу в общем приходила… ну в семь ноль пять примерно. Просто приходила и спала на лавочке в холле. Чтобы идти одной.