Любить и убивать

– А как же! – с удовольствием вспомнил Ферапонтов. – Ицыкович! Даже лучше – Ицыковичи, отец и сын. Крупнейшие воротилы того региона, который до революции назывался Новороссией. Одесса, Николаев, Херсон. Так ведь они лет десять тому назад упорхнули за бугор и, уж поверьте мне, с немалой толикой добычи в клювах. Вы даже себе не можете представить с какой!

– Уйти с добычей за бугор десять лет тому назад – задача весьма трудновыполнимая.

– Где очень большие деньги, там невозможных дорог нет.

– Греков? – четко спросил Смирнов.

– Греков.

– В посредниках – вы?

– В посредниках – я, – охотно признался Ферапонтов.

– Ваша доля?

– Обычная. Десять процентов со сделки.

– Я не о процентах, я о сумме.

– Миллион, – легко назвал сумму, полученную им, Глеб Дмитриевич.

Миллион в восемьдесят четвертом году. Смирнову захотелось ахнуть, но он не ахнул. Вслух прикинул только:

– Сколько же тогда Ицыковичи вывезли?

– О чем я и говорил, – напомнил Ферапонтов.

– Здесь одним Грековым не обошлось, – понял Смирнов.

– Скорее всего.

– Да, – задумчиво констатировал Смирнов, – недаром Греков до самого конца на веревочки надеялся.

Вы знали про его веревочки или, как он сам говорил, тросы?

– Знал. Знал, что вверх идут очень круто. Но к кому – об этом не осведомлен.

– Совершенно? – не очень поверил Смирнов.

– Совершенно. Поймите же, Александр Иванович, до такой связи третьих лиц не допускают.

– Да понимаю я, понимаю, – раздражаясь на себя, согласился Смирнов. – Но больно уж знать хочется!

– Зачем? Дела давно минувших дней…

– Пусть будет так, – решил Смирнов. Бультерьер гавкнул. Глеб Дмитриевич нежно посмотрел на собачку и осведомился:

– Наш разговор окончен?

– У вас еще минут пяток для меня найдется?

– Для вас, Александр Иванович, и суток не жалко, – изысканно ввинтил Ферапонтов.

– Давайте порассуждаем вместе, а?

– С величайшим удовольствием!

– Некоторые события последнего времени, которые совершенно случайно косвенно коснулись некоторых моих знакомых…

Ферапонтов не мог сдержаться и не совсем вежливо перебил:

– Александр Иванович! Вы будто в жмурки со мной играете. Вы – и «совершенно случайно»! Вы – и «косвенно»! Так я и поверил!

– Ну, виноват, виноват, – признался в некорректности ведения беседы Смирнов. – Допустим, так: некое стечение многих страшных обстоятельств навело меня на мысль о том, что в Москве существует глубоко законспирированная организация, точнее, сеть тонкого соединения, руководители которой за солидное вознаграждение принимают заказы на убийства. А отдельные звенья их цепочки, никак не связанные друг с другом, добросовестно и быстро выполняют эти заказы. Такое может быть?

– Мне несимпатична нынешняя коммерция. Я ненавижу убийц. – У Глеба Дмитриевича дернулась щека. – Потому что меня не раз пытались убить лишенные всего человеческого скоты. Такое не только может быть. Такое есть.

– У вас есть доказательства?

– Доказательства у прокурора. У меня информация.

– Конкретная? Которой можно воспользоваться для кое-каких контрдействий?

– К сожалению, нет. Плавающий почтовый ящик, совершенно автономная радиотелефонная связь. Те, кому она нужна, никогда и ни с кем в живую не контактируют.

– Все, что можете сказать, Глеб Дмитриевич?..

– Все, что я знаю, – поправил его Ферапонтов и, давая понять, что беседа окончательно завершена, вспомнил о собачке: – Мой Боб уже сильно заскучал.

– Что ж, спасибо за консультацию. – Смирнов встал с лавочки и, пожав руку Ферапонтову, направился к «Волге». По дороге проворчал: – Боб, видите ли, Бобик, – и, включив зажигание, пожелал: – Бобик, хрен тебе в лобик.

Алексей Решетов послушно ждал его в полуподвальной забегаловке. Послушно, но недовольно: нс здороваясь, серьезно сообщил Сырцову:

– Еле вырвался. И времени у меня – десять минут.

– Чем же ты так занят?

– Нашей пятерке объявлена нулевая готовность с восемнадцати ноль-ноль.

– В связи с чем?

– Такие вещи нам не сообщают.

– Где сбор?

– Дадут указание по телефону.

– Тебе будут звонить или ты?

– Мне звонить некуда. Я.

– Номер телефона?

– Девять – девять – девять – два нуля – шесть – шесть.

– Радио, – понял Сырцов. И наверняка одноразовый. – Кто распоряжался на явке? Ростислав наш бедовый?

– Нет. Толстяк какой-то странный.

– Чем странный?

– Ну, во-первых, внешность для наших дел неподходящая: рыхлый какой-то, нетренированный совсем. И говорит – не поймешь сразу: всерьез или подначивает.

– А не сразу?

– Всерьез, Георгий Петрович.

– И о чем всерьез?

– О бдительности, об осторожности. Рассказал, какие мы, молодые, мудаки.

– И доказательно?

– Даже очень. Умный, сволочь.

– Почему – сволочь?

– А кто же он?

– Наверное, ты прав. Вот что, Алексей. Если произойдет нечто экстраординарное, звони мне в любое время. Смысл слова «экстраординарное» тебе понятен?

– Понятен, – тихо закипев, ответил Леха.

– Тогда запомни навсегда: мне звонить – только в экстраординарной ситуации. Усек?

– Усек навсегда, – не очень хорошо ответил Леха и напомнил: – Я очень тороплюсь, Георгий Петрович, честное слово.

– Честное слово, – повторил за ним Сырцов. – Не нравишься ты мне сегодня..