Любить и убивать

– Деревянная дверь за люком точно в размер лаза. При первой опасности Рузанов начнет палить через дверь. Вам что – своих ребят не жалко?

А Нефедов от танцверанды уже показывал сделанную большим и указательным пальцами букву «О». О’кей, значит.

Подполковник и трое его оперов, наблюдая, ждали, когда другая вооруженная ломами и штыковыми, заграничного производства лопатами четверка, разувшись, в одних носках, поднимется в беседку. Махов и Смирнов были с этой четверкой, но, обутые, ждали пока у лесенки. Трое из ступивших на пол беседки передали инструменты четвертому, на карачках бесшумно изучали половицы, ища в полу слабину. Наконец старший поднялся в рост и дал отмашку.

Подполковник откинул люк, а трое его молодцов сверху, не спускаясь по земляным ступеням, длинной и тяжелой доской от танцверанды ударили по деревянной двери. В быстром темпе: раз, другой, третий. Дверь на этот раз была заперта, и из-за нее грянули, сливаясь в один, два выстрела. Подполковник пустил из своего «макарова» в ответ всю обойму.

А в беседке трещали беззвучно в пистолетном грохоте и отскакивали под лопатками и ломами доски пола.

– Проводку не повредите! – кричал Махов, уже взбежавший в беседку. Первое, что увидел в проломе Смирнов, стоявший рядом с Маховым, был топчан и Сырцов, привязанный к нему. И только потом, к своему удивлению, он увидел двоих, бешено паливших в дверь: Рузанова и неизвестного верзилу.

Дверь, выбитая из петель, рухнула неожиданно. Скорее всего от непонятного движения воздуха – сквозняка – Рузанов поднял голову и увидел пролом. Он оскалился в припадочной усмешке и с пистолетом развернулся к топчану. Он опередил Махова, успев выстрелить один раз. Во второй не успел: пуля из маховского пистолета вошла ему под левую лопатку. Рузанов целился Сырцову в голову, но попал в плечо. Махов же хотел попасть, в правую руку Рузанова, но тоже промахнулся, так уж получилось в нервной перестрелочной запарке.

Рузанов упал. Верзила тоже посмотрел наверх, понял все, выронил пистолет и поднял руки.

Махов спрыгнул вниз. Смирнов так не мог. Спустившись по ступеням, он подошел к люку.

– Что там? – спросил подполковник.

– Все, – невесело ответил Смирнов. – Главного уложили.

И спустился в схрон. Верзила в наручниках стоял в углу, а Махов, присев с краю на топчан и разрезая ножом сырцовские путы, все спрашивал, спрашивал:

– Как ты, Жора? Как ты, Жора?

– Порядок, порядок, – лихорадочно отвечал Сырцов.

Глядя в изуродованное, увеличившееся лицо Сырцова с подпаленным подбородком, Смирнов потребовал у Махова:

– Дай нож.

Махов, уже завершивший операцию по освобождению сыщика от пут, протянул ему нож. Смирнов с треском взрезал ткань камуфляжа, осторожно приподнял Сырцова и осмотрел рану. Рядом со вчерашней ссадиной от пули Решетова был другой пулевой вход. Смирнов заглянул за сырцовское плечо. Слава Богу, и выход. Нежно возвратил Сырцова на топчан и сказал с облегчением:

– Повезло тебе, Жора.

Сырцов приходил в себя. Попытался улыбнуться, но сильно увеличившиеся в объеме губы и щеки позволили рту лишь скривиться. Ответил, как ему казалось, шутливо и бодро:

– Везет. Второй раз за сутки в одно и то же место.

Вокруг уже стояла вся команда. Махов спохватился – дела не терпели отлагательств – и распорядился, прося подполковника:

– «Санитарку» бы и перевозку.

– Труп к вам или к нам? – рассматривая мертвого Рузанова, спросил подполковник.

– Лучше к нам, – опять же прося, решил Махов.

– Я в больницу не поеду! – забеспокоился Сырцов.

– Не поедешь, не поедешь, – успокоил его Смирнов, ловко перевязывая пробитое плечо рваниной из разрезанного сырцовского исподнего. – Но надо, чтобы твое плечико врач настоящий посмотрел.

– Ну, а теперь в гости к Дмитрию Федоровичу, – предложил Махов.

– А стоит? – засомневался подполковник. – Вроде в обыске надобность отпала…

– Побеседовать стоит в любом случае, – возразил Махов.

– Стоит, стоит, – слабым голосом подтвердил Сырцов.

– Жора, идти сможешь? – спросил у него Смирнов.

– Я все могу, – бойко объявил Сырцов и скинул ноги с топчана на пол в стремлении сесть. Но тут же его швырнуло в сторону, и он упал пробитым плечом на голые доски. Взвыл непроизвольно.

– Герой, герой, а у героя – геморрой, – ворчливо заметил Смирнов.

Сырцов сделал вторую попытку сесть и сел-таки. Торжествующе ответил Деду:

– У героя не геморрой, а рана, – и вдруг увидел Малыша. – Ну, как ты теперь себя чувствуешь, вивисектор?

Слово «вивисектор» для Малыша было тайной за семью печатями, и поэтому он ответил неопределенно:

– А что?

– Да ничего, – сказал Сырцов и стал подниматься, не отрывая взгляда от Малыша. Цепляясь за маховский рукав, встал-таки. Сделал шаг, взял нож, небрежно брошенный Дедом на стол. Сделал еще один шаг. К Малышу.

– Не подходи! – заорал Малыш и, забившись в угол, прокричал остальным: – Да что это делается?! Он меня будет резать, и вы, милиционеры, допустите это?

Сырцов вернулся к столу, воткнул нож в столешницу и опять сделал попытку улыбнуться.